этот мир полон такого тайного значения, сам Саша говорил об этом», — подумала она совершенно опустошенно. И вдруг бросившись как в воду, прижалась к нему щекой.
— Так вот, где ты бывал. Слышишь меня… Знаю, знаю, жалость к себе обернется только худшим. Но так хочется пожалеть себя.
Саша еле заметно улыбнулся.
— Есть же высшая жалость, — прошептала она.
— Для Господа-Бога это всего лишь Игра, — произнес Саша. — Вот у Кого тебе надо малость подучиться. Но смотри: не ошибись!
Нина отпрянула, отошла. Почти нормальное состояние вновь овладело ею. Только тень виденного плыла в сознании. Но что, что стоит за Сашей?! И почему он так странно воплощен? Она о чем-то спросила его — кажется, о метафизической беспомощности современного человека. «Скажи, скажи…»
— Он беспомощен не только в духе, но во всем, что выходит за пределы узко-материального мира, а как раз иные, «промежуточные» сферы самые решающие в плане Вселенной и жизни в ней. Но человек вообще отнюдь не бессилен, — был ответ. — Если бы современный человек знал кое-какие ключи… к тем сокровищам, которые скрыты в нем самом. Ого! Это было бы такое могущество, как раз в тех иных, важных и решающих сферах, что это удача — для него самого — необладание ими. Слава Богу, благодаря некоторым процессам эти двери захлопнулись для него. Лучше уж пребывать ему в ничтожестве, но, конечно, не в такой степени, как сейчас. А то эти ребята натворили бы со своим «всемогуществом» такого, что это закончилось бы еще большей катастрофой, чем может кончиться их пресловутое «всемогущество» в природной жизни.
— Но ведь по сути человек — богоподобен, — к Нине уже полностью вернулось самообладание.
— Да, и это заложено в принципах его архетипа. Вот, например, один: воздействие на нас других сил, включая богов, то есть тех, кто принадлежит уже к высшим регионам, относительно близким к Абсолюту, целиком зависит от нашего сознания. Следовательно, мы можем контролировать и форму, и силу этого воздействия, и его направленность, и даже отрицать ее. Поэтому в сущности мы можем «управлять» ими, а не они — нами. Это своего рода божественный солипсизм в нас… В общем, при определенном уровне в этих промежуточных мирах можно стать на очень долгое, космологически долгое время, хозяином положения. К тому же, свобода: и от ига материи, и от космически краткой земной жизни, да там совсем иные категории, и другие ставки, о которых люди не могут иметь никакого представления…
Саша вдруг встал.
— И вот именно поэтому, Нинок, я покончил с этим раз и навсегда. Я порвал почти все нити. Ибо могущество может быть гораздо опаснее слабости…
— Ты не соблазнился! — вскричала она. — Ты не соблазнился!
Саша засмеялся.
— Нет, не соблазнился. Предпочел остаться в дураках. Я просто слишком много знал. А потом было вот что: начался второй этап, чистого духа и метафизики, не оккультизма. Поиск Бога и Абсолюта. Промежуточные миры и вселенные уже не интересовали меня.
— Что ж, довольно ортодоксально.
— Древние не ошибаются. Где-то я вздохнул: в чем-то Абсолют доступнее, чем океан его мистификаций. Тогда мы как раз сошлись с Кирюхой Лесневым, союзом русских мудрецов… брамины… Индия, первоисточник. Путь такой: знания, медитация, созерцание, Бого-реализация. Иначе, отождествление себя со своим высшим Я, с внутренней божественной реальностью, и отказ от всего остального, отказ от Эго во имя высшего Я, во имя self. От разума во имя суперразума. Во имя реального, а не промежуточного бессмертия, во имя вечности по ту сторону тотального уничтожения всех миров. Ведь что такое бессмертие? Ясно, что это не просто бесконечная, по сравнению с человеческой, жизнь, какая бывает, например, у дьявола. Это — Абсолютная вечность, даже когда нет миров. Когда Боги спят. Воссоединиться с божественным Ничто как с высшим состоянием, и это не исчезновение — исчезновение касается только обреченного в нас.
— Если только проникнуть…
— Иногда, — продолжал Саша, — говорят: потеря индивидуального Я при этом «соединении» с Абсолютом, вот где опасность. Это как раз смешно: надиндивидуальное, божественное содержит в себе зародыш меньшего; индивидуальное Я — только ограничение на пути к бесконечному Я. Ведь Бог не меньше своего творения. Если уж такие колебания, то подумали бы о том, что всегда можно спуститься: сверху вниз легче, чем наоборот.
Нина зачарованно посмотрела на него: почему он вдруг об этом говорит.
Саша остановился посреди комнаты, скрестив руки, и как-то пристально, и в то же время с какой-то бесконечно далекой иронией взглянул на нее:
— Все-таки путь «саморазрушения», отказа от всего, что не Бог внутри нас, — он подмигнул Нине. — И потом еще говорят: растворение в Свете… А вот здесь есть некоторые, так сказать, парадоксы.
Он вздохнул и посмотрел на свой ботинок.
— В общем, это был мой самый корректный и спокойный период.
— Как «был»! — вскричала Нина. — Разве ты и от этого ушел?!. Это же финал, венец: реализация Абсолюта, Бога в самом себе, в Его последней…
— Действительно, что же может быть вне этого? Вне Бога? Вне реальности?
Саша безучастно и загадочно посмотрел на нее.
И вот тут Нину охватил странный ужас, объяснить который она была не в состоянии. Он просто вошел в нее, как предчувствие какой-то немыслимой анти-реальности, внебожественной и внечеловеческой бездны; это был как будто бы в высшей степени абстрактный и метафизический ужас, однако ее пронзила физическая дрожь. Она мгновенно поняла, что Саша действительно «ушел»; в конце концов он не мог бы вызвать у нее такое жуткое ощущение чего-то немыслимо далекого, если б он следовал только пути к Абсолюту; ведь то был — ортодоксальный, древний, «известный» эзотерический путь; конечно, Саша осуществлял его практически, и здесь могло веять внеземным дыханием; но не до такой же степени… и не такого качества. Она видела людей, идущих по этому пути Богореализации. Нет, нет, они — другие, чем Саша. В нем есть нечто совершенно закрытое для людей. Вот откуда эта чудовищная, полная непроницаемость, ее не могло быть, такого рода, если бы он шел проверенным индуистским путем, путем знаний и медитаций…
Вместе с тем мысль о Дьяволе, о Люцифере не возникала в ней: Саша слишком не вязался с этим. «Школьник, не понявший уроков Бога», — вспомнила она презрительные слова Саши о падшем духе, который, хотя и будучи таким «школьником», держал в своих крепких объятиях все царство мира сего.
«Нет, уж лучше он был бы от дьявола, это проще», — подумала она, и ужас не оставлял ее.
Она взглянула на Сашу: он смотрел в окно.
Вдруг он обернулся и резко подошел к ней.
— А ты у меня чувствительная девочка, — сказал он, привлекая ее к себе. — Ничего. Держись.
— Саша, Саша, кто ты?
Прошли дни. Тем временем, после всех своих «приключений» с друзьями, Олег погрузился в ожидание решающей встречи с Сашей. Всех нужных людей Саша уже видел — теперь должен быть результат, а потом, может быть, сразу: прыжок в бездну, и встреча с этим Человеком Востока. К его томлению присоединился и Боря Берков, и даже вновь появившийся грустный и влюбленный Леха Закаулов.
И в один прекрасный день Саша позвонил Олегу. Своим тихим спокойным голосом он сказал, что пришла пора, и надо бы собраться им всем вместе — у него, за Павелецким вокзалом.
…Не без непривычного, странного волнения подходили они втроем — Олег, Берков и Закаулов — к обшарпанному двухэтажному домику, где жил Саша в глубине своего стародавнего московского дворика.
— Ох, Шехерезада, сплошная Шехерезада, черт побери, — бормотал Закаулов.
Олег и Боря были в чем-то немножечко вне себя — каждый по-своему. Саша встретил их как-то смущенно и чуть-чуть грустно. Но непонятно было «почему».
— Проходите, господа-товарищи, — простенько сказал он.
Чтобы добраться до комнаты Саши, надо было пройти через темный коридор. Наконец, дверь в комнату распахнулась, и все трое были крайне удивлены присутствием там Нины Сафроновой. Она
