делать-то теперь?
– Что дает этот твой препарат? – Куминов стиснул челюсти, еле сдерживаясь от накатившей злости.
– Выносливость, повышение ваших и без того хороших реакций. Помогает быстрой регенерации тканей, если ранение средней или легкой степени тяжести. А злишься потому, что в составе препарата есть вещества, которые способствуют излишнему выделению адреналина. В момент боя это только вам на руку, при бездействии ведет к легко возбуждаемой ярости и злости. Все просто, командир, очень просто.
– А если бы мы его принимали без боев и на протяжении месяца?
– Этого делать нельзя, максимальный срок приема препарата в невысокой концентрации – неделя. Она еще не вышла, впереди задача, где он пригодится. И еще, Коль, сейчас достаем те самые одноразовые ампулы с иглами, две штуки на каждого. Про которые говорили еще перед выходом группы. Делаете по одному уколу, не больше. Пользоваться остальными следует лишь в самом крайнем случае и не подряд, ни в коем случае не подряд.
– Что в них?
– Препарат улучшенной формулы содержания и с повышенной концентрацией активных веществ, воздействующих на незадействованные резервы организма. Передозировка наверняка ведет к смерти, будьте аккуратны. Пожалуйста.
– Хорошо. – Куминов согласно кивнул головой. Что ему оставалось делать, если тут за него уже давно все решили и не предлагали чего-то плохого. Было немного обидно от ощущения манипулирования самим собой кем-то там, наверху, не больше. Он солдат, его дело воевать и выполнять приказы.
Группа полностью спустилась в подвал. Воронков оставил наверху Пчелкина, прикрывающего вход в подвал. По стенам и самого подпола, и в самом начале тоннеля заложили заряды, соединенные в несколько линий. Механические детонаторы, разбросанные в четырех местах, гарантировали Герасиму возможность подорвать вход в подземелье в случае, если его отрежут от основного. Снайпер молчал, глядя на них, собирающихся в самую сложную часть пути. Молчал, но по глазам и слегка трясущимся губам можно было сказать многое. Куминов подошел к нему, положил руку на плечо, второй пожал ладонь:
– Гера, кто-то должен остаться…
– Я понимаю. – Снайпер вздохнул. – Но…
– Это даже не приказ, друг. Так надо.
– Ладно, идите. Жду здесь…
Группа по очереди пожала ему руку. Гречишина задержалась, спустившись вниз последней. Куминов подождал, пока она зайдет, задвинул назад дверь, прокрутив штурвал запора и услышав звук запоров- штырей, прочно вставших на свое место.
– Ты оставила ему ключ?
– Нет. – Девушка почесала переносицу. – Но хотела, если уж начистоту.
– Понятно. План этих-то катакомб у тебя есть?
– Да, держи. – Юля протянула Куминову закатанный в тонкий пластик небольшой прямоугольник. – Мне не надо, я все помню.
– Хорошо. Это… ты извини меня, я сорвался недавно.
– Да все нормально, капитан. Пошли работу делать, у нас приказ. О чем думаешь, как живым остаться?
– Нет. – Куминов посмотрел на своих последних разведчиков. – Про другие группы.
Глава 14
«При воспитании психологической устойчивости главные усилия должны быть направлены на то, чтобы любые неожиданности для разведчиков стали привычными. Чтобы неожиданность стала правилом, сюрприз – закономерностью, а внезапное изменение ситуации – обычным делом».
Иволгин выдохнул, коротко и хрипло. В висках и груди колотило, дышалось тяжело, в легких свистело и булькало. Капитан приложил ладонь к ребрам справа, чувствуя, как пальцы враз стали теплыми и мокрыми. Сил практически не осталось, во всяком случае, не на бег. Дела… ничего не скажешь. Разведчик сплюнул алой слюной на снег, остановившись. Спрятался за ствол ближайшего дерева и осторожно огляделся по сторонам. Сколько до врага? Сколько ребят осталось?
Сбоку, прячась в густом ельнике, скользнули двое. Иволгин присмотрелся. Да, Варфоломеев и Ткаченко, как обычно держащиеся вместе. Рядом с ним, прижавшись к высоченной березе, жадно глотал воздух Лукашевич. И чуть в стороне, укрывшись за толстым комлем поваленной здоровущей ели, уже проверял прицел Ованесян. И все, никого больше у него не осталось. А еще вчера, когда его группа нос к носу столкнулась с остатками РДГ Абраменко, их было четырнадцать. Сейчас – пятеро, выживших из двадцати четырех, стартовавших всего три дня назад. Иволгин поднял голову, слыша, как там, позади, с треском завалилось дерево. Чуть позже – второе. Чихание моторов слышно не было достаточно давно. Немудрено, в такой бурелом танки и бронетранспортеры все же не сунутся. Становится совсем ясно – кто валит деревья, поддерживая загонщиков-егерей.
Дальше он-то точно бежать не сможет. С дыркой в легком не побегаешь… Иволгин криво усмехнулся. Даже побороться с гансами напоследок нормально не получится. Что сделаешь с ходячими танками, которые сейчас продираются сквозь подлесок сюда, имея лишь пару гранат? То-то и оно, что мало что сможешь. А уходить с простреленным виском капитану не хотелось. Не для того они воюют, не для того. Оставалось лишь надеяться на то, что пехота выскочит раньше, не держась за «Раубриттерами». А уж с ними-то можно и поквитаться.
Иволгин посмотрел на оставшихся ребят. Говорить не пришлось, все было ясно. Целых не осталось, а бежать дальше – смысла нет. Хуже будет, если кто-то потеряет сознание и окажется в плену, подобранный егерями. Уж они-то по следу точно пойдут, не отстанут. Значит, сейчас будет бой, последний, страшный. И его немцы, принявшие в нем участие и выжившие, запомнят надолго. Капитан иллюзий не строил, шансов у остатков двух РДГ не было. Вернее, был шанс. Один на миллион.
Хруст раздавался все ближе. Последние из оставшихся птиц торопливо улетали прочь от мерно шагающих механизмов и людей. Иволгин проследил глазами за маленькой стайкой юрких снегирей, низко пролетевших напротив. Глаза защипало, неожиданно и странно. Одна из птиц, отставшая, выскочила прямо на него. Капитан застыл, глядя на небывалое поведение осторожного пернатого. Там, откуда он ждал врага, со стоном свалилось еще одно дерево. А разведчик, у которого внутри все хрипело, смотрел на маленького красногрудого снегиря, неожиданно наплевавшего на осторожность и не торопившегося догонять сородичей. Потом птичка все-таки взмахнула крыльями, поднялась выше и взмыла в небо, освободившееся от низких серых туч. Иволгин проводил снегиря взглядом, старательно запоминая невеликую птицу, покрасовавшуюся перед ним. Потом улыбнулся, глядя в режущую глаза яркую синеву. Хороший день, красивый.
– Готовы? – голос сорвался в глубокий, рвущий изнутри кашель. Снег под ногами покраснел еще больше. Разведчики кивнули, слитно и разом. – Хорошо…
Пальцы, которые Иволгин потихоньку стал ощущать все хуже, автоматически пробежались по подсумкам с боеприпасами. Негусто, мда… Но этим, которых капитан уже видел среди стволов и сухостоя, хватит. По горло хватит, ишь, собаки бешеные, даже красться прекратили, уже победителями себя ощущают. Ничего, херры сраные, сейчас ощутите вкус победы. Иволгин щелкнул пальцами, привлекая внимание Ованесяна, уже прицелившегося. Тот сначала не понял, но потом мотнул головой, давая фрицам подойти ближе. Бить надо наверняка, только так.
Иволгин поднял «штурмер», выбрав одну из фигур, становящихся все ближе. Палец мягко лег на холодную полоску скобы. Осталось немного…
