липким черным языком самые кончики ботинок. А вот тем, кто бежал за ним, не повезло. То ли ловушки выскакивали здесь спорадически и интернатовские не могли их даже запомнить, то ли преследователи увлеклись гонкой за жертвой. Позади сочно чавкнуло, раздалось несколько воплей, и все. Дальше он прошел спокойно.
Егеря передернуло при воспоминании о том, как орали Измененные, решившие загнать его в тот раз. Воспоминания, в которых он пытался спрятаться от реальности, медленно уходили назад. Да, уходили, смываемые совершенно новым ощущением пустоты и страха перед неизвестностью, которое наваливалось на него. Кровь и боль, обрушившиеся на Город за последние шесть месяцев… они были громадны. Ловушки, Измененные, люди и животные. К ловушкам пришлось привыкать. Затаившиеся убийцы были повсюду, скрытные и незаметные, убивающие страшно и жестоко. Измененные. Люди еще могли быть адекватными и нормальными, как он сам, как Митрич, сосед по улице, как многие другие. Но не все. Те, кто выбрал для себя жизнь хищника, могли и превосходить ловушки, беспощадно аннигилируя всех, кого хотели.
Но таким способом убивали не только они. Егерь посмотрел в сторону входной двери своего дома и почувствовал, что на глазах начинают появляться слезы. Он сморгнул, пытаясь прогнать их, они были не нужны ему, Измененному, и необходимы ему же, бывшему человеку. Понял, что не сможет справиться, обхватил ладонями голову, уткнулся лицом в колени и завыл, устав бороться с болью, что резко вошла в его жизнь совсем недавно. Наташа, Наташа, белокурое чудо с серо-зелеными глазами, расплывавшаяся в мягкой кошачьей улыбке, когда была веселой. Наставившая ему рога и прощенная, бывшая самым любимым и близким человеком. Готовившаяся подарить ему чудо, единственное из оставшихся чудес. Ребенка… их ребенка. А ведь он натаскал в дом кучу всего нужного и не очень, что рекомендовали справочники по медицине и специальные журналы. Ждал этого дня и боялся. А если бы знал то, что произойдет, как бы поступал тогда?
– Да за что же это такое мне, а?!!
Высокий, крепкий и немолодой уже мужчина в светлой, застиранной «горке», сидевший на крыльце дома, встал. Что было, то было, и этого уже не вернуть. Тот смысл, что был в жизни еще утром, ушел в никуда. Осталось сделать совсем немного, и можно спокойно уходить за черту укреплений на той стороне Реки. И погибнуть, потому что жить так, как сейчас, он не хотел. Осталось немного. Совсем ничего: дать успокоение тому, что осталось от нее…
А в Городе началась стрельба, частая, четко слышимая даже из дачного поселка, в котором ему придется похоронить все.
Танат сидел на крыше бывшего техникума, находившегося на городской площади. Маленький чердак, давно заколоченный и покрывшийся изнутри толстым слоем паутины и пыли, как нельзя лучше подходил под наблюдательный пункт. Сидеть приходилось на свернутой плащ-палатке, брошенной поверх колченогого стула производства какого-то там комбината времен бровастого Леонида Ильича. На подоконнике подслеповатого и незаметного окошка дымилась крышка термоса, наполненная горячим густым кофе. Временами он брал ее и прихлебывал кофе, сохраняя, несмотря на постоянный треск частой стрельбы снаружи, абсолютно ледяное спокойствие. Следить за тем, что творилось в пределах бывшей городской площади, Танату помогал армейский пятикратный бинокль производства какой-то там страны блока НАТО. Его дымчатые стекла не отражали лучей, изредка пробивающихся сквозь тучи, и никак не могли выдать владельца. Впрочем, Таната это абсолютно не беспокоило. Бояться тех, кто сейчас бешено резался внизу, даже не приходило ему в голову.
На площади было действительно горячо. Военные, доведенные за полгода до ручки действиями психов с крестами на лысинах, решили штурмовать форпост «пуритан», здание бывшего дворца культуры. Сектанты не прятались, а, наоборот, обнаглев до безобразия и за считаные месяцы увеличив свою группировку до пары сотен человек, обосновались в старом кирпичном здании, хотя Танат и подозревал, что это только верхушка айсберга, основание которого где-то под землей. Военные это понимали, потому и пытались взять приступом здание, из которого можно было проникнуть в свободные, с не рухнувшими во время Волны перекрытиями проходы. Пока это им не очень-то удавалось. Вероятнее всего – из-за оптимального соотношения личного состава и вооружения обеих сторон, бывших весьма схожими и по качеству, и по количеству.
Из-за Черты бронетехника зайти в город не могла. Стрельба из орудий по площадям и участкам необходимого результата не давала. Когда же военные решили войти в город большими группами, пропустив час подъема утреннего тумана, то на самых окраинах их встретили стаи Измененных. Потому сейчас на площади находилось не более пятидесяти или семидесяти военных, пытавшихся прорваться к зданию. Танат прибавил громкость сканирующего радиопередатчика, реквизированного у снайперской «двойки»:
– Обходи слева, за памятник иди. Бук, за памятник!
– Мать твою, командир, Коляна зацепило!
– Мне нужно еще людей, Грач, слышишь?
– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!
– Кто это орет?
– Евсей. Ему осколком ногу пополам.
– У меня два трехсотых, Грач, отхожу, прикройте.
– Беркут, оставаться на месте, слышишь меня?
– Какой оставаться?!! Саша, ты не охренел? У меня семь стволов на их двадцать!!!
– Не нарушать радиообмен, Беркут!!!
– Эй, крылатые, валите отсюда, нечестивцы засратые!
– Это еще кто?
– Это Лазарь, командир полевого отряда «новых пуритан». И я советую тебе, дьявольская отрыжка, уносить отсюда ноги.
– А не пошел бы ты, урод?
– Как знаешь. С нами Бог, и сила его во мне. Мы сокрушим вас, отступники!
Танат хмыкнул. Про Лазаря он уже кое-что знал. Один из самых яростных местных Измененных, вошедших в состав псевдорелигиозной секты, пытающейся подмять под себя всю аномальную территорию Района-55. Патологоанатом подозревал, что на самом деле «пуритан» контролировал кто-то из тех, про кого ему рассказали, возвращая к жизни. Но пока еще не разобрался в этом, хотя, как ему казалось, до этого момента осталось совсем ничего.
Тем временем внизу наступил перелом в боевых действиях. К площади, подобравшись через Сквер, бывший уже непроходимыми джунглями для обычных людей, прорвалась Стая Хозяина. Было ли это вызвано тем, что он всегда спешил туда, где можно было поживиться, или заключил с сектантами временное перемирие? Кто знает, но Стая ударила военным во фланг. Гибкие тела резусов замелькали среди откатывающихся в сторону восточного выхода из Города вояк. Мощные челюсти церберов и волков нашли себе добычу.
Военные старались, насколько позволяла ситуация, отходить аккуратно, группами, вытягивая тех раненых, которых смогли достать. Сектанты перешли в атаку и смели последнюю группу отхода из пяти человек. Началось преследование между домами и в ущельях дворов. Скорее всего, из военных мало кто сможет добраться до базы. Неверная идея – уходить через микрорайоны, заросшие деревьями и кустарниками, буйно разросшимися после Волны, придавшей им удивительное ускорение. Танат мог представить себе весь кошмар, в котором окажутся отступающие…
А вот большая группа, человек десять, не меньше, уходит правильно – по улицам. В центре узкой полоски людей – носилки, собранные из двух кусков труб и двух плащ-палаток. На них раненый, который не может идти. Хвост группы прикрывают еще двое, те самые, что сидели на крыше с Танатом. Хриплое дыхание бегущих на пределе сил людей. Снайпер творит чудеса, успевая из компактной СВУ, которую он забрал у раненого, стрелять на бегу. Их гонит основная масса преследователей, со Стаей в авангарде. Но они должны успеть, должны дойти до Черты. Там стоит техника прикрытия, чьи крупнокалиберные пулеметы смогут достать уже до видимого впереди угла Советской и Нефтяников. Правда, кому-то придется остаться здесь, вон за теми брошенными тремя легковушками, прикрывать отход группы. Снайпер и его напарник, переглянувшись, остаются. И еще к ним подбегает невысокого роста, крепко сбитый пулеметчик, на ходу отстегивающий крепление сошек своего «Печенега». Если бы они знали, что почти у самой черты основная часть их товарищей попадет в «провал», в котором мгновенно превратится в пепел…
