назад. Как она объяснила, нам нужно забрать немного к северу, и где-то через полкилометра будет хибара, сделанная из старого кунга. И то хлеб, если честно.
– Нормально нас прижимать начали, да, брат? – Ее голос в динамиках был уставшим, а я и не удивлялся, день был сложным. – Как думаешь, дальше еще хуже будет?
– Да хрен его знает…
Думать о том, что будет, как-то не хотелось, смысла в этом я сейчас не видел. Просчитать все ходы наших противников можно чуть позже, когда отпадет первоочередная проблема с крышей над головой. Сестра, скорее всего, поняла и замолчала, двигаясь вперед.
Почти совсем стемнело, но мы успели дойти. Железная будка стояла там же, где и должна была стоять. Никого ни в ней, ни рядом мы не обнаружили, хотя то, что ей пользовались постоянно, было видно. Вообще-то рейдеры – народ обстоятельный, причем во всех вопросах, включая куда по нужде сходить и чтобы не лопухом потом подтереться. Но последние побывавшие здесь на стоянке, скорее всего, были либо бандосовским хамлом, либо совсем неопытными рейдерами. Куча банок из-под консервов, которые входили в паек самых стремноватых войсковых подразделений, или тех, про кого я уже говорил, четко это показывала. Ну что за свиньи, скажите мне, пожалуйста? Надо же и про других думать-то. Нагадили и свалили, ладно хоть, что в самой будке не насрали.
Сдобный повернулся к нам:
– Караулим по одному?
– Ну, да, нормально будет, – согласился я. – Ее, может, отобьем прямо сейчас, а я заступлю?
– Не вопрос, – улыбнулась сестра. – Дайте мне часа по два на каждый глаз давануть, и я готова хоть всю ночь куковать.
– Иди уже спи, кукушка, блин.
Вот люблю ее неунывающий характер, никак больше и не скажешь. Только-только выкарабкалась из такой задницы, а уже зубоскалит, вот такая она у меня.
– Мне когда заступать? – Точинов вопросительно посмотрел на нас со Сдобным.
– Вам, профессор, приказ такой… – Мой друг усмехнулся. – Занять позицию в кунге, разложить спальник и отсыпаться.
– Это почему еще? – Мне показалось или наш умный попутчик немного обиделся?
– Да зачем оно вам? – непонимающе вытаращился на него Сдобный. – Какой смысл, тем более что вы, без обид, насколько нас старше? А завтра с утра нам пилить и пилить вперед, вы же знаете.
– И что? – Точинов упрямо нахмурился. – Из-за возраста я сам могу решения принимать, вам не кажется?
– Профе-ессор… – из дверного проема выглянула Скопа. – Ну что вы как маленький, честное слово. Пойдемте уже спать, хватит вам пререкаться. Ну, хотите, я вас ближе к утру распинаю, а?
– Так… – Мне очень хотелось, чтобы она ушла отдыхать, а потому я решил все утрясти с упрямым ученым как можно быстрее. – Профессор прав, он далеко не маленький мальчик и сам знает, что ему и как делать. Сдобный, разбуди меня через три часа, а я подниму нашего неугомонного туриста. Ок?
– Да не то слово, – кивнул Сдобный. – Отбой, команда, завтра сложный день.
Он разбудил меня даже позже, где-то так часа на два или три. Объяснять друг другу ничего не требовалось: пусть девчонка поспит, мы можем себе такое пока позволить.
– Десять ноль семь? – буркнул я спросонья.
– Десять ноль девять. – Сдобный гоготнул над старым приколом.
Служили-то мы в одних войсках, и система звуковых сигналов въелась так сильно, что пользовались ей и в самых обычных делах, не говоря о рейдах. Обстановка? В норме. Именно так можно было спросить, но куда деваться от того, что сопровождало тебя столько лет?
Ох, как же не люблю вот эти подъемы посреди ночи… ненавижу просто. Вышел на свежий воздух, поежившись от его совсем уж недюжинной свежести. В металлической коробке было тепло, не то что здесь, снаружи. Хотя оно и к лучшему, сон быстрее пройдет.
Небо было чистым, с теми самыми красавицами звездами, которыми можно любоваться и любоваться. Наша железяка стояла на открытом пространстве, на небольшом подъеме, заросшем местным вездесущим бурьяном. И хорошо, и плохо, так как находишься как на ладони. Только кому из тех, кто обладает оптикой, захочется по ночам здесь шарится? А тем, кто ходят на четырех лапах или на двух, но при этом тупые – всегда найдется, чем им объяснить, что они серьезно ошиблись, когда решили сходить к нам в гости.
– Слышь, Серый… – повернулся ко мне Сдобный. – Скажи-ка мне, брат, а что тебя заставило заняться этой бесполезной и самоубийственной задачей?
– А тебя? Ты-то здесь почему?
– Да потому же, почему и ты, брат… из-за Радостного. Я когда в первый раз оказался возле своего дома, то плохо мне было, как и тебе, наверное. Ты хочешь такой судьбы еще кому-нибудь? Хм, я так и думал, что не хочешь. Слишком страшно и больно то, что случилось, и хочется что-то сделать, да? Поэтому и торчим с тобой здесь уже сколько лет, и все никак не могли себя заставить уйти, да и вряд ли теперь сможем. Идем до конца, Пикассо?
– Идем до конца, Сдобный…
Он ушел спать, а я залез на будку, где уже давно кто-то предусмотрительный устроил возвышение, свалив в кучу мешки с песком и камнями. Наблюдательный пост как наблюдательный пост, на десятках таких стоял раньше, так что и сегодня простою, не обломаюсь. Тем более что пока мне не хотелось будить Точинова, пусть отдохнет дядька, с утра придется тяжеловато. Мы станем сильно убегать, а нас будут не менее упорно догонять. Силы ему еще ой как пригодятся.
Стоять в карауле в это время не очень хорошо, спать тянет, но если ты давно этим занимаешься, то наплюешь и будешь стоять как автомат. Сколько их было еще до Района, можно ли сосчитать и вспомнить? Вряд ли. На разрушенных фермах, посреди чистого поля, в предгорьях и лесах, посреди брошенных деревень и поселков. Эти ночные часы у меня давно превратились в месяцы, если не в годы. А что поделаешь, была война… да и сейчас она есть.
Война… война всегда рядом, всегда вокруг, даже если ты ее не хочешь видеть. Она сидит в каждом, и лишь рамки, навязываемые государством и уголовным кодексом, не дают ей выбираться наружу. Оно и к лучшему, а то страшно представить, во что могли бы превратиться улицы городов, вздумай кому-нибудь доказывать свое право на пьяный дебош посреди ночи, к примеру. Хотя… кто захочет, тот так и так будет это доказывать. Самое главное, что войной может быть что угодно, даже то, что кажется абсолютно противоположным.
Странные мысли в одном из самых, а может, и самом опасном месте на планете, да? А вы постойте ночью, вооруженный и осознающий, что в любой момент вам могут предъявить большой счет только за то, что вы здесь находитесь. Поневоле станешь философствовать по поводу многих вещей. Хотя сейчас мои мысли крутились вовсе не вокруг нашей задачи. Думалось о том, что же сейчас с ней, сумевшей спасти меня. Где она, как и что сейчас делает? Спит ли спокойно в том месте, где ее оставил Сдобный, или так же, как и я, смотрит на небо и думает о том, где я? Вряд ли, конечно, но так хотелось в это верить.
Я посмотрел на подсвеченный зеленым светом экран коммуникатора: ага, почти пять утра. Сам не заметил, как время пробежало, и это к лучшему. Будить ребят буду через полтора часа, и вперед, к приветовским Дачам, где нас должен ждать Сокол. Ну, а дальнейший маршрут сложится по ситуации.
Скрипнула металлическая петля, и на улицу, заспанный и пыхтящий, выбрался профессор. Встал, явно не соображая, где можно меня искать. Пришлось помочь ему, чуть свистнув и показав на приваренные скобы, служившие лестницей. Через несколько минут, сделав необходимые дела, Точинов взобрался ко мне. И сразу предъявил мне нехилую заяву по поводу того, что я-де его не разбудил, как обещал:
– Да вы, Пикассо, врун, как я посмотрю…
– Ладно вам, профессор, бросайте. – Я невольно улыбнулся, до того потешно он это заявил, интеллигент, етит-колотит. – С добрым утром, вообще-то.
– С добрым утром… бррр… – Точинов поежился. – Куда как добрым. Холодновато.
– Что есть, того не отнять, зато спать не очень хочется.
– Я так понимаю, вашу сестру мы поднимать не будем?
– Не-а… Светает уже, хорошо. Профессор?
– Да, Пикассо?
