братишка!..'
Вечером в долине мы увидели какие-то огоньки. Дьяволенок заявил, что это якобы село Дядово, такое у него предчувствие. 'Ну и что с того, что Дядово?'' – огрызнулся один из наших. 'Л ничего, я просто спущусь туда, попытаюсь установить связь и раздобуду хлеба'. Так он сказал и, посвистывая, скатился по склону. Могли ли мы тогда знать, что видим его в последний раз?
В ту ночь он не вернулся, не вернулся и когда наступил день. Напрасно мы ждали его и следующей ночью… Чего нам только в головы не приходило, самое страшное мерещилось – вот когда мы поняли, как любим его, как он нам нужен, кого мы потеряли…
Подробности его гибели нам стали известны уже после Девятого сентября, и то не сразу. В село Дьяволенок пробрался никем незамеченный, а партизанский нюх подсказал ему, в какую дверь постучаться. Он не ошибся: те люди дали ему хлеба, сала и крупы, переодели во все сухое и показали дорогу на Дядово. С тяжелым мешком за плечами он пересек поляну и направился к ближней рощице, расположенной у самого подножья гор. Дьяволенок нарочно пошел другой дорогой, хотел запутать возможных преследователей. И вдруг ночная тишина взорвалась стрельбой и криками. Залаяли собаки, село проснулось. Ему осталось совсем чуть-чуть до гребня горы, но жандармы шли по пятам. Тогда Дьяволенок спрятал мешок с провизией под выкорчеванным пнем и стал карабкаться еще быстрее. Но вот беда – на пути у него оказалась бездонная пропасть. Куда же теперь? Он заметался и вдруг заметил что-то вроде мостика – тонкое голое деревце, сломанное бурей, верхушка которого опиралась на другой край пропасти. Недолго думая, он решил перебраться по нему на другую сторону. Идти? Нет, слишком опасно, трудно сохранить равновесие. Присев на корточки, он схватился за скользкий ствол и повис над пропастью. Так еще неудобнее. Тогда он подтянулся, выбросил тело вверх и медленно выпрямился на руках. Для такого гимнаста, как он, это не так уж трудно. А чтобы от высоты не кружилась голова, он закрыл глаза и стал двигаться вслепую.
Жандармы застали его в позе, которая в гимнастике считается одной из самых красивых, – ноги вместе, тело вытянуто свечкой. Большинство из них были мужики простые – глядят и глазам своим не верят. Что это такое – человек или привидение? Их охватил почти мистический ужас, куда уж тут рассуждать, а остервенение сменилось необычной для их братии расслабленностью. Наверное, немало прошло времени, прежде чем кто-то из них каким-то обмякшим голосом позвал:
– Эй, парень, давай назад!
Диалог вышел довольно интересный. Дьяволенок не был бы Дьяволенком, коли б и в этом ужасном положении не попытался блеснуть остроумием.
– Слышь, парень, давай сюда! Не бойся, ничего тебе не будет!
– Да уж лучше вы ко мне. Места всем хватит.
– Чего резину тянешь? Особого приглашения ждешь?
– Не могу спуститься, боюсь.
– Ага, теперь боишься, да? Ты эти штучки брось. Слезай!
– Ну и манеры! Когда человеку кто-то нужен, он сам к нему идет, а не наоборот.
– Может, его пулей угостить? Эй, ты, оглох, что ли? Давай сюда!
– Ну вот, опять за свое. И потом я же вас не знаю, а мама меня учила с незнакомыми не разговаривать. Миль пардон!
И Дьяволенок, стоя на руках, опять тронулся по дереву; до края пропасти ему оставалось каких-то несколько метров.
– А ну, стой, доиграешься! Да как у него только руки не отнимутся?!
– Тетки моей парнишка… тоже такие номера проделывает… Вернись, тебе говорят. Убьешься!
– Не могу, боюсь… Вы мне лучше завтра свои визитные карточки пришлите.
– Ты смотри, как бы мы тебя самого в рай не отправили!
– Весьма кстати. Хоть одно доброе дело за вами будет. Заранее благодарствуем…
Жандармы приумолкли, наступило замешательство – появился их начальник. Уж этот никому спуску не даст, его по кривой не объедешь! К тому же он сразу узнал Дьяволенка, да и обстановку сумел оценить – отвлекая их разговорами, партизан мог ускользнуть прямо из-под носа.
– Это что за комедия, чего рты раззявили?!… Эй, хватит выпендриваться, давай быстро назад. Считаю до трех! – Голос его звучал резко, словно удары хлыста. – Стой, стой! Ни с места, стрелять буду…
Прогремел выстрел, беглец почувствовал, как что-то обожгло его в паху и на секунду потерял равновесие. Собрав последние силы, он снова в струнку вытянул раненое тело, а потом медленно и грациозно, словно соскакивая с брусьев, полетел в пропасть.
В долине еще не стихло эхо выстрелов, когда Дьяволенок нырнул в серебристый туман, вниз, в волны горной речушки, которая в предсмертном забытье представлялась ему огромным, ласковым сине-зеленым морем.
Я встал, подошел к окну и прижался лбом к холодному стеклу. Над церковкой плыли облака. Понял ли он, что умирает? Не верю, не хочу верить! Он был сама жизнь, он и сегодня здесь, рядом со мной. Он – моя бодрость, моя улыбка, ему я обязан тем, что научился доставлять себе маленькие радости и спокойно относиться к неприятностям. Он стал частью моего 'я', а я даже не отдавал себе в том отчета, не сознавал, не понимал, чем я ему обязан… Обязан? Да, генерал мог рассчитывать не только на свой последний козырь. Завтра он обещал прислать мне какие-то материалы, скорее всего дифирамбы своему протеже, борцу, чемпиону Европы. Что ж, я их прочту внимательно, попытаюсь вникнуть в их суть, чтобы представить себе человека, с которым мне, может быть, придется работать. Однако сейчас для меня важнее предпоследний, именно предпоследний козырь генерала, он поможет довести эту игру до конца, хотя дело идет трудно и я абсолютно себе не представляю, как можно сравнивать этих двух спортсменов – живого и мертвого.
Да, сильный козырь припас генерал, заставил меня вспомнить о Дьяволенке, о друге, товарище, о ярком самобытном таланте, который мог бы стократ умножить спортивную славу Болгарии. Он исподволь заставил меня осознать свой долг к погибшему, к тому, что было ему особенно дорого, а следовательно, осознать и долг ко всем тем, чьим призванием стал профессиональный спорт.
Мой кабинет, казавшийся таким тесным в первые минуты после телефонного разговора, вдруг стал увеличиваться в размере, превращаясь в давно забытый школьный гимнастический зал, где мы выступали перед городской публикой. И тут я впервые за много лет, как живого, увидел Дьяволенка рядом с собой, услышал его шепот: слушай, какой я придумал номер, отцы города, эти немецкие прихвостни, взбесятся от злости.
Да, сильный козырь приберег генерал. И вот я стою здесь у окна, наверное, остался один во всем зданий. Стою и не ухожу, хотя жена заждалась, не гасит света и не ложится, она всегда думает, что со мной что-то случилось. Когда я вернусь, с порога начнет расспрашивать и не поверит, что я ничего особенного не делал. Ей вечно мерещатся темные закоулки, где прячутся вооруженные до зубов враги. Сглупил я в позапрошлом году в Венеции, не надо было водить ее на тот фильм про Джеймса Бонда. Хотя сегодня, к великой своей радости, я, пожалуй, смогу ее чуть-чуть успокоить, сообщив, что скоро у меня появится телохранитель. 'Да, да, я не шучу, сам генерал печется о моей драгоценной шкуре. А знала бы ты, что за человека мне подобрали, совсем бы от сердца отлегло. Чемпион Европы по вольной борьбе! Силища, мускулы, а уж приемов знает – миллион. Сделаю его своей тенью, на что еще может сгодиться борец?'… Нет, Дьяволенок, твоей памяти я не изменю! До сих пор случалось, но теперь все – обещаю! Ради тебя я соглашусь взять этого борца. Рядом со мной он будет расти, и в скором времени к его титулу прибавятся еще два – олимпийский чемпион и чемпион мира. Его имя прогремит на всех языках. Я постараюсь по мере сил напутствовать подчиненного, он всегда будет ощущать мое плечо, я научу его быть расчетливым и хладнокровным, помогу обуздать юношескую порывистость, которая скорее вредит, чем помогает в борьбе. Одним словом, возьму на себя роль тренера-психолога, никакого времени не пожалею, лишь бы знать, что он совершенствует, шлифует свое мастерство. Разведчика я из него не сделаю – это ясно, да и генерал с меня этого и не требует, несмотря на убедительное '…он же вкалывать будет, пойми!' Зато у него будут все условия для правильного спортивного развития, это я гарантирую. Может, так я оплачу хотя бы часть своего долга Дьяволенку, искуплю старые и новые прегрешения против тог о, чему он был предан всей душой.
На следующий день рано утром генерал (серьезный человек!) прислал мне с нарочным личное дело борца и записку, в которой просил позвонить сразу же по прочтении материала. Я, однако, не торопился: мне надоело просматривать личные дела, бог знает кем составленные; к тому же, обычно изучаются личные дела сомнительных типов. Я же, в конце концов, уже решил, что беру его.
