и безрезультатный, потому что даже при самом что ни на есть благоприятном развитии намеченных нами событий Чамурлийский сказал бы Соне правду только в том случае, если эта правда ничем бы ему не угрожала. Иначе он бы просто ей соврал что-нибудь и обеспокоенный тем, что имя Половянского все чаще и чаще упоминается, постарался бы сочинить правдоподобную легенду об их отношениях, которая могла бы удовлетворить всех любопытствующих. И вообще расспросы могли бы его насторожить и заставить быть начеку. И тогда, вполне вероятно, он бы заметил, что за ним ведется наблюдение и исчез бы, оставив нас ни с чем. Да, продолжал сердиться Пырван, мой план и вправду не выдерживал никакой критики, я согласен. Однако разве я так вам его описал? Вы меня делаете посмешищем в глазах читателей, представляете меня глупее и наивнее, чем я есть. Я и раньше ловил вас на том, что вы как будто нарочно искажаете мои мысли, что вы слишком смелы в своих оценках, а потому ошибочно объясняете и мотивы, которыми я руководствовался в том или ином случае. Но этот последний случай особенно возмутителен, так что я еще раз заявляю: описание моего проекта или плана – как вам будет угодно – остается на вашей совести. Я давно потерял вкус к школьным сочинениям. Другое дело польза! Разве ваш план, который мы осуществили без малейших отступлений, принес нам много пользы?.. Я никого не собираюсь обвинять, но не мы ли стали случайно причиной…
Нет, вряд ли, мы же знали, что он давно собирается свести с ним счеты, однако из-за своей любви к людям и так далее… Не сердитесь на меня, но ваши шаги, хотя и более обдуманные, чем мои, также были рискованны и чреваты нежелательными последствиями. Мы не торопились раскрывать карты, однако раскрыли их…
Пырван прав. В моем плане было много слабых мест. И хотя он был разработан более вдумчиво, с учетом реальных предпосылок, но в конце концов оказалось, что и мой план не выдерживает серьезной критики. Я опирался вот на что: Милчо Половянский болезненно ревнив, его постоянно терзаем мысль, что Десислава изменяет ему с кем попало; Десислава же, в свою очередь, панически боится милиции. Страх этот остался у нее еще с тех времен, когда ее отец, личность политически неблагонадежная, попал в тюрьму за подкуп чиновника, ведавшего выдачей заграничных паспортов. Задача ее будет не сложной: она должна будет выбрать удобный момент и пожаловаться Половянскому, что его хозяин, Чамурлийский, пытался ее соблазнить, предлагал ей деньги, тряпки и даже поездки за границу. Она еле вырвалась из его сильных лап, выбежала на улицу в разорванном платье и с синяками на шее – вот, взгляни, это он мне сделал, я тебе не сказки рассказываю. Половянский вряд ли спокойно отнесется к подобной новости и скорее всего вскипит, захочет немедленно отомстить. Тогда-то он и проболтается, раскроет перед Деси свой секрет – какие козыри у него есть против Чамурлийского и как он не станет церемониться, если тот продолжит к ней приставать. Мне, однако, было ясно, что Половянский непременно пойдет к Чамурлийскому за объяснениями, и тогда хитрость Десиславы выплывет наружу. Так и случится, но к тому моменту мы уже будем знать все, что нам нужно. Я рассчитывал именно на внезапность этого хода, на удар, который ошарашит Половянского, выведет его из равновесия. Естественно, все зависело от Деси, от того, как она справится со своей ролью; но за нее я был спокоен – женщина она опытная, стаж у нее в любовных делах большой, а под ее дудку плясали люди и похитрее Милчо Половянского. Ей ничего не стоит заставить стареющего самца с претензиями взбеситься от ревности.
Но прежде чем приступить к 'обработке' Десиславы Стояновой, я решил узнать у Пырвана, давно ли ему стало известно о ее связи с Половянским. До того, как он 'перехватил' это дело у уголовного розыска, или после? Меня все еще мучала мысль о том, что он взялся за это дело только для того, чтобы отомстить своему сопернику. Почему он так настаивал, чтобы я дал ему серьезное задание, даже грозился пойти жаловаться к генералу, если я ему откажу. Почему жаловался на свое положение в Управлении, хотел, чтобы я поставил знак равенства между ним и некоторыми его коллегами из тех, кто помоложе? Чем объяснить такое стремление к 'верхам' у человека, который еще и первой ступеньки не одолел? Или он думает, что ему все позволено, раз он звезда в спорте? Нет, жаловаться мне на него, конечно, грех, совсем наоборот, и все же…
Пырван удивился. Видно было, что он хочет спросить меня, с какой стати я этим интересуюсь, какое отношение это имеет к нашей работе, так ли важно, когда он узнал об их отношениях?
Тронутый искренним выражением его лица, на котором был написан ответ на мой вопрос, я махнул рукой и спросил его:
– Ты готов заняться Десиславой?
– Десиславой?!
– Да, надо будет привести ее или сюда, или встретиться с ней в другом подходящем месте.
Я вкратце рассказал ему о своем плане.
– Если тебя что-то смущает, говори, не стесняйся!
– Во-первых, мне не нравится, что вы рассчитываете только на меня. Вы же знаете, что я ее терпеть не могу!
Я улыбнулся:
– Насколько я понял, она бы про тебя так не сказала.
Пырван долго не сводил с меня глаз.
– Тебе придется поддерживать с ней постоянную связь.
– Как раз этого-то я и не хочу!
– А если это приказ?
После краткой паузы Пырван было снова попытался отвертеться.
– Почему мы продолжаем церемониться с Половянским? По нему давно уже тюрьма плачет. Там-то уж он обо всем расскажет – и о долларах, и о своих отношениях с Чамурлийским. Что ни говорите, а на Десиславу мы рассчитывать не можем.
– Она заинтересована в том, чтобы не портить с нами отношения.
– Да, а потом? Она может попытаться использовать это в своих целях.
– Ты хочешь сказать, что она попытается водить нас за нос?
– Вот именно.
– Но ведь бывают случаи, когда такие случайные сотрудники вдруг задумываются о своей жизни и решают начать все заново, становятся примерными гражданами. Почему это не может случиться с Десиславой?
– Ну знаете! Вы бы еще сказали, что верите в загробную жизнь! – нервно рассмеялся Пырван.
Была почти половина восьмого, но день казался нескончаемым. Синее небо, прозрачный воздух, яркая зелень, и отовсюду доносится пение птиц. Одним словом, июнь, лучшее время для рыбалки, караси сейчас клюют даже на крючок без наживки… Но я сидел взаперти в комнате Пырвана и мрачно глядел в просвет между шторами на крышу дома напротив. Я курил одну сигарету за другой без передышки – эта была уже четвертой. Во рту у меня горчило, этот привкус появился уже после первой сигареты. Гири Пырвана, давно им забытые, стояли в углу около вешалки. Да, она, пожалуй, здорово удивится, увидев меня здесь!
Они появились в пять минут девятого. Опоздали почти на полчаса. По звуку ее шагов в коридоре я понял, что она здесь не впервые. Шаги Пырвана, кстати сказать, звучали куда более неуверенно. Дверь отворилась, и в проеме возникло резкое очертание ее фигуры.
– Зачем ты задвинул шторы? (Меня она пока не заметила). Ты меня сюда за этим привел?
Вдруг она резко отшатнулась и на секунду оказалась в объятиях Пырвана.
– Это еще кто?
Старший лейтенант включил свет и спокойно произнес:
– Мне кажется, вы знакомы.
– А-а, так это дядя! – Она явно была неприятно удивлена, хотя вряд ли могла предположить цель моего визита. С напускной любезностью Десислава протянула мне руку. – Как поживаете? Очень рада вас видеть.
Я посмотрел на нее так, как смотрю обычно на своих подчиненных, и указал ей на единственный в этой комнате стул:
– Садитесь, пожалуйста!
Только теперь она, кажется, все поняла. Закусив губу, она обернулась к Пырвану, глаза ее потемнели от ненависти:
