более интересных. Рокуа Накамура бродяжничал с молодости, редко засиживался в мастерской. На старости лет он стал болезненно взыскателен к своим работам. Что-то грызло его душу, а лекарство для ней он надеялся отыскать в таких захолустных уголках Токио, как тот, где случайно оказался Пырван Вылков. Откуда болгарину было знать, что по пятам за Накамурой следуют наемные убийцы, готовые на все, чтобы раздобыть любое произведение 'нового, зрелого периода' этого художника? Как, должно быть, обрадовались гангстеры: с ног сбились таскаться за старым чудаком, и тут, в Така-баре, дождались, наконец-то, законченной работы, да еще на уникальном материале – на человеческой коже! Ну, спасибо и незнакомому европейцу, и добросовестному татуировщику! Теперь-то уж босс их озолотит, втрое больше обещанного выложит. Осталось всего ничего – аккуратненько содрать 'произведение' и обработать его, но это дело специалистов. У них задача куда проще – 'отделить' рисунок от тела и невредимым доставить по назначению. Вот их небось трясло во время преследования ничего не подозревающего владельца сокровища! А вдруг при наезде будет повреждена совсем свежая татуировка? Тогда пиши пропало! Босс сто раз повторил, что бросовый товар ему не нужен. Господи, как мы сглупили! Надо было его выследить и прикончить втихомолку… Все это, конечно, лишь мои предположения. Однако то, что Пырван сумел справиться с пятерыми, – факт, причем не менее невероятный, чем вся эта история. Вот что значат сила, сообразительность, молниеносная реакция и боевой дух, которые он обрел благодаря занятиям борьбой. Один против пятерых гангстеров! Ясно, что предстоящая встреча вызывает у меня волнение. Здоровенный, должно быть, парень, с железными мускулами и живой, как ртуть. Я увижу девушку, нарисованную на его руке, болгарку, чей образ каким-то таинственным путем он сумел внушить японцу, так что она вернулась на родину, но уже как произведение искусства… Мне уже не терпится… Как мне встретить этого болгарского богатыря? Нам ведь предстоит вместе работать. Может, сидя с глубокомысленным видом за бумагами? Или в дверях, с протянутой для пожатия рукой и широкой улыбкой, так, чтобы сразу расположить его к себе? А может быть, стоит рассказать ему о Дьяволенке, объяснить, почему я на многое готов ради спорта.
Ты стал чемпионом Европы – я хочу, чтобы ты стал чемпионом мира. Подчини все этой цели!
– Но я буду работать! – сказал молодой человек, и на лице его появилась тень улыбки, однако во взгляде читалось упорство и еще что-то, может быть, раздражение или обида. Такие же глаза – умные, живые – были и у моего друга, Дьяволенка. Именно это, да еще быстрота реакций, делало их похожими. Только вот взгляд Дьяволенка никогда не бывал тяжелым, легкость характера сквозила в каждом его движении, а тот, что стоял передо мной, был крайне скуп на жесты.
Честно говоря, мои предположения о его внешности почти не оправдались. Я ожидал увидеть фигуру внушительную – мускулы, угловатое волевое лицо и мощную шею, а тут – стройный парень среднего роста, черты лица выразительные, а шея – просто крепкая. Сколько я ни призывал на помощь воображение, ничего больше представить себе не мог. Вот тебе и прославленный богатырь, который швыряет людей, как перышки! По Дьяволенку и в шинели сразу было видно, что он спортсмен, гимнаст, а этот… да перед университетским подъездом толпятся десятки таких, как он. Легче верилось в его любовные подвиги или в то, что экзамены он сдает без сучка без задоринки. И еще кое-что: одет он был совсем неброско, никаких ярких пуловеров или широких ремней с модными пряжками. Единственно – поднятый воротник элегантного темно-серого пальто да манера держать руки в карманах, ни дать ни взять – разведчик. Ему бы еще трубку в зубы… Уж не Десислава ли научила его одеваться со вкусом?
– Ну, Пырван, покажешь мне свою знаменитую татуировку? Только я в искусстве ни бум-бум, предупреждаю.
Он смутился: – Так вы…
– Да, я все знаю. Генерал рассказал.
– Глупая история!
– Да, но благодаря ей ты попал к нам.
– Пожалуй, так.
– Не случись этого, ты бы здесь едва ли очутился.
– Да нет, я с детства увлекаюсь…
– Прекрасно. Ну так что, покажешь?
Пырван снял пальто, повесил на вешалку. Стрелки на его брюках были безупречны, если не считать свежих морщинок под коленями, верный признак того, что брюки только что из-под утюга. Теперь он казался шире в плечах, но от этого фигура его не теряла стройности. Красивый парень, подумал я, задача Десиславы-Деси отнюдь не была неприятной. Пырван снял и пиджак (рукава его были слишком узки). Так, ну вот, наконец-то, и нечто 'спортсменское', наверняка возмутившее бы изысканный вкус Десиславы! Я имею в виду блестящий брелок, свисавший с пистончика его брюк. Это меня развеселило, и я решил подразнить его…
– Не бойся, – сказал я ему. – Заставлять тебя сдирать кожу, как некоторые, я не намерен.
– Так вы и это знаете? – удивился он.
– Да, и даже в известном смысле сочувствую тебе, как мужчина. А что она теперь поделывает? Наверное, жуть как на тебя сердита, но у женщин это быстро проходит, особенно когда кто-то их по- настоящему интересует. Вы встречаетесь?
– Нет!
Его ответ прозвучал резко, как удар хлыста. Я подумал: 'Еще не выздоровел. Дай бог, чтобы я ошибался'.
– Извини, Пырван, я вовсе не хотел лезть тебе в душу.
– Ничего, дело прошлое. Для меня это уже никакого значения не имеет.
– Я так и думал, поэтому и позволил себе… и все же…
– Хотите взглянуть на рисунок? – перебил он меня неожиданно, протягивая до локтя обнаженную руку.
(С этим парнем придется нелегко, надо с ним осторожней).
– Вот, значит, что за штуковина чуть не стоила тебе жизни?
Его рука, сплетение мускулов и жил, казалась чужой при таком стройном теле. Да, приключение в Така-баре теперь сомнений не вызывало.
– Вам нравится? – Пырвана мой ответ действительно интересовал.
– Очень, – ответил немедля я, а сам думал о его руке.
– На первый взгляд – ничего особенного, но как-то я к ней привык, привязался. Дело не в том, что рисунок сделал знаменитый художник, – не это меня волнует. Сами убедились бы, что я прав, если б могли ее поносить, – хитро улыбнулся он. – Конечно, о вкусах не спорят. Мне нравится. Так что теперь я ни за какие деньги ее не отдал бы. Хоть за сто тысяч.
– Люди продаются и за гораздо более скромные суммы, – сказал я. – И вправду жалко, что мне нельзя поносить эту картинку, иначе ведь ее тепла и не ощутишь по-настоящему. Да и со всем так: сначала тепло, потом уж красота, неповторимость, глубина.
– Я рад, что вы меня понимаете, – проговорил он взволнованно. – Тепло… именно его она мне щедро дарит. Стоит взглянуть на нее, и на душе делается легче, вроде чище становлюсь, успокаиваюсь… Но бывали моменты, когда я ее просто терпеть не мог! Догадываетесь, когда…
Я склонился над татуировкой. Доверчиво улыбаясь, девушка смотрела мне прямо в глаза. В волосах у нее красовался цветок, на щеках – очаровательные ямочки. Болгарка, настоящая болгарка – вот ведь в чем загадка! Загадка – потому что японский художник вряд ли видел когда-нибудь болгарскую девушку. Меня даже дрожь пробрала. В первый раз в жизни я столкнулся с безграничной, всепроникающей силой искусства. Он срисовал ее с мыслей Пырвана, увидел в его мечтательном взгляде – другого объяснения просто нет.
– А что говорят наши художники? – спросил я.
– Никто ее не видел. Сам знаете – тайна.
– Ну, а если она действительно представляет художественную ценность?
– Я знаю только, что охотились за мной сумасшедшие.
– Может, и не такие они сумасшедшие. Хочешь, покажем специалистам, интересно ведь?
– Нет, не хочу.
Пырван опустил рукав рубашки и застегнул пуговицу. Потом улыбнулся:
– Я решил завещать ее художественной галерее. Но чтоб с меня с живого кожу сдирали – этого я не
