От криков Орбела проснулся и завыл черный Чарли. Его клетка была совсем близко, за спиной Орбела, и Чарли, если у него еще сохранились конечности, тоже мог дотянуться до него.
Орбела обуял панический страх.
– Помогите…- беззвучно прошептал он, голос отказывал ему.
Он услышал позади себя учащенное дыхание и свист. Орбел зажмурился. Звук глухих ударов заставил его открыть глаза – двое работников колотили палками Руфоса, тыкал и ими в голое, обезображенное тело, в голубые, бессмысленные глаза. Они били его до тех пор, пока он не выпустил руку своей несостоявшейся жертвы.
– Разве можно поступать так опрометчиво,- упрекнул Шактер сидевшего на полу бледного Орбела.- С того дня, как вы приехали сюда, вы только и делаете, что совершаете опрометчивые поступки.
Орбел привалился к стене. Он боялся потерять сознание. А те трое заслонили собой клетку Руфоса – Орбел видел только их спины. И все же отвернулся, закусил губу.
– Вот и все,- ехидный голос Шактера спустился на землю, стал ближе и оттого ненавистнее.- Можете удостовериться.
И они благополучно вернулись на Родину в полном составе.
Только вот Карагези-отец был всю дорогу мрачен и молчалив, и сын не мог добиться от него ни слова. Собственно, Орбелу тоже было не до бесед; из головы не выходил несчастный Руфос – молодой, обаятельный, перспективный… не успевший даже обзавестись семьей, поплатившийся жизнью ради спасения Лилит, ради спасения, может быть, всего человечества. А Кларк потребовал от них молчания, и Орбел, зная порядочность отца, не сомневался, что тот сдержит свое обещание. Но разве он – Орбел не связан другим, куда более важным обязательством, разве он может допустить, чтобы страшная кончина американского парня прошла впустую? А отец не желает разговаривать, делая вид, что дремлет, будто все случившееся касается только его одного. Но Орбел твердо решил, вернувшись домой, выполнить то, о чем его просил Руфос, даже если отец будет стараться помешать ему. В конце концов, он взрослый человек, и у него есть свой гражданский долг, своя честь…
– Отец! – Орбел посмотрел на него в упор, устыдился было своей дерзости, но все же спросил:- А может, ты просто боишься? – И, ожидая взрыва, увел взгляд в сторону.
– Чего? – спокойно спросил Карагези.
– Возмездия, например. И чтобы я тоже молчал, ты решил упрятать меня в горы.
– А ты, значит, на “возмездие” чихал?
– Ну не то чтобы чихал,- смутился Орбел, но тут же храбро добавил:- Свой гражданский долг я ставлю превыше всего.
– Знаешь, кого ты мне сейчас напоминаешь? – улыбнулся Карагези.- Подростка, который кричит во время драки: “Пустите, я убью его!”, неосознанно мечтая о том, чтобы его покрепче держали. Ведь отпусти я тебя, и ты не будешь знать, что делать. Пока я тебя держу, я – трус, а ты – связанный по рукам и ногам герой.- И, помолчав, добавил:- Давай заключим с тобой устное соглашение. Ты сейчас выполнишь мою просьбу, это займет у тебя дней десять, не больше. А вернувшись в Москву, ты получишь полную свободу действий, если… если к тому времени не изменишь своих намерений. Десять дней ничего не решают, а спешка в таких делах плохой советчик. Там, на досуге, ты сможешь все хорошенько обдумать.
– Я едва помню деда,- проворчал Орбел.- Да и как они воспримут Лилит? Как мы им объясним?
– Скажем, что она – обыкновенный, но слабоумный от рождения человек. И интерес к ней тут же пропадет.
Орбел вздохнул, пожал плечом. Ему очень не хотелось снова уезжать из Москвы, да еще в деревню, но он ответил покорно:
– Если надо…
Дед Мовсес оказался далеко не таким старым – подвижный старик со строгими голубыми глазами в обрамлении разбегавшихся во все стороны морщин. Он поджидал гостей у ворот своего дома, еще издали завидев салютующую столбами пыли машину.
Тигран Мовсесович обнял старика, прижался лицом к его колючей седой щетине и замер так, будто ища в корнях своих поддержки и защиты от большого неразумного мира, от зла и спеси, от оглушающего рева цивилизации.
– Сын,- словно договаривая непроизнесенные, переполнявшие душу слова, выдохнул старик.- Тигран- джан… Думал, на этом свете не свидимся… Внучок. Дай теперь на тебя взглянуть.- И, припечатав к щеке Орбела звучный, как горное эхо, поцелуй, старик крепко обнял его.
– Кто это к тебе там жмется? Жена молодая или сестренка? Что-то про внучку-то я не припомню.
“Ну вот, все и устроилось, дед сам подсказал”,- подумал Орбел, выразительно взглянув на отца. И тот подхватил:
– Не говорил я тебе про дочку, стеснялся. Она у нас… как бы тебе помягче объяснить: умом не вышла… Ну, слабоумная, что ли. Как звереныш неразумный.
– И что с того? – ободряюще прервал дед. А сам скосил голубой сострадающий глаз на “внучку”.- Поди сюда, милая. Ну, поди же. Как звать тебя?
Карагези подтолкнул Лилит, но та попятилась.
– Ничего,- сказал дед,- привыкнет. Ко мне скоро привыкают. И к дочке моей привыкнет. И к невесткам. И к ребятишкам ихним. Нас много тут. Не заскучает.
К вечеру сели за стол под старым тутовым деревом в саду.
Ели деревенский овечий сыр, густой, как масло, мацун, плоды с собственного огорода. Ануш – тетка Орбела, суетилась вокруг стола. Приехали из города оба брата со своими детьми и внуками. За большим, грубо сколоченным столом было тесно и шумно.
Орбел на всякий случай держал руку на плече Лилит. А она ничего не ела, хотя наверняка умирала от голода, и не спускала глаз с детей, которых видела впервые в жизни.
Орбел и сам никогда не видел такого количества родственников. Он опасался, как бы Лилит чего-нибудь не выкинула. После обеда дети затеяли возню, и глаза Лилит, следившие за ними, округлились и засверкали.
– Спокойно, Лилит, спокойно…- строго шептал Орбел.
Лилит стремглав бросилась к детям – те, оборвав игру, удивленно уставились на нее. Она замерла на мгновение, глядя на них с щенячьим задором, и вдруг начала кругами носиться по двору. Те продолжали во все глаза смотреть на нее – взрослая девушка ведет себя, как малый ребенок, а то и как взбесившаяся молодая телка! Но, войдя в азарт, бросились бегать с ней наперегонки, оглашая двор визгом и гигиканьем. И громче всех кричала Лилит, гортанно и нечленораздельно, что особенно веселило детей.
– А Лилит у нас прекрасно отличает добро от зла, надежность от опасности,- шепнул Орбелу отец.- Впервые вижу ее такой.
– Я тоже. Она общается на одной безошибочной интуиции. Правда, это как раз и отличает животное от человека.
– Зря ты, Тигран, внучку мою слабоумной обозвал,- подошел к ним дед Мовсес, и Орбел не узнал его: суровые морщинки разгладились, обнажив незагоревшие бледные полоски, глаза лучились, будто ясное небо, пронизанное солнцем, а на старческих губах его играла добрая, умильная улыбка.- Смотри, как приняли ее дети. А уж они-то сразу чуют, кто есть кто.
Один из детей в пылу игры, нагнав Лилит, вскочил ей на спину. Отец и сын окаменели от ужаса. Лилит же, чтобы скинуть непрошеного седока, повалилась на землю. Дети последовали ее примеру. Теперь по двору катился большой живой клубок.
– Фу ты! Ну и дела,- пробормотал Орбел, расслабляясь. – Вот, оказывается, чего ей не хватало – детей.
– Будет вам! – одернула расшалившуюся ватагу невестка.- Совсем замучили девочку. Она ведь с дороги. Устала.
Тяжело дыша, разгоряченная возней, вернулась Лилит.
– Лилит умница,- сказала, заглядывая Орбелу в глаза. И, схватив со стола самый большой кусок
