больше не надо.Я не хочу твоего замороженного винограда! 4Закутав рот, как влажную розу,Держа в руках осьмигранные соты,Все утро дней на окраине мираТы простояла, глотая слезы.И отвернулась со стыдом и скорбьюОт городов бородатых востока;И вот лежишь на москательном ложеИ с тебя снимают посмертную маску.5Руку платком обмотай и в венценосный шиповник,В самую гущу его целлулоидных тернийСмело, до хруста, ее погрузи. Добудем розу без ножниц.Но смотри, чтобы он не осыпался сразу -Розовый мусор – муслин – лепесток соломоновый -И для шербета негодный дичок, не дающий ни масла, ни запаха.6Орущих камней государство -Армения, Армения! Хриплые горы к оружью зовущая -Армения, Армения!К трубам серебряным Азии вечно летящая -Армения Армения!Солнца персидские деньги щедро раздаривающая -Армения, Армения!7Не развалины – нет,– но порубка могучего циркульного леса,Якорные пни поваленных дубов звериного и басенного христианства,Рулоны каменного сукна на капителях, как товар из языческой разграбленной лавки,Виноградины с голубиное яйцо, завитки бараньих роговИ нахохленные орлы с совиными крыльями, еще не оскверненные Византией.8Холодно розе в снегу:На Севане снег в три аршина...Вытащил горный рыбак расписные лазурные сани,Сытых форелей усатые мордыНесут полицейскую службуНа известковом дне.А в Эривани и в ЭчмиадзинеВесь воздух выпила огромная гора,Ее бы приманить какой-то окаринойИль дудкой приручить, чтоб таял снег во рту.Снега, снега, снега на рисовой бумаге,Гора плывет к губам.Мне холодно. Я рад...9О порфирные цокая граниты,Спотыкается крестьянская лошадка,Забираясь на лысый цокольГосударственного звонкого камня.А за нею с узелками сыра,Еле дух переводя, бегут курдины,Примирившие дьявола и бога,Каждому воздавши половину...10Какая роскошь в нищенском селенье -Волосяная музыка воды!Что это? пряжа? звук? предупрежденье?Чур-чур меня! Далеко ль до беды!И в лабиринте влажного распеваТакая душная стрекочет мгла,Как будто в гости водяная деваК часовщику подземному пришла.11Я тебя никогда не увижу,Близорукое армянское небо,И уже не взгляну прищурясьНа дорожный шатер Арарата,И уже никогда не раскроюВ библиотеке авторов гончарныхПрекрасной земли пустотелую книгу,По которой учились первые люди.12Лазурь да глина, глина да лазурь,Чего ж тебе еще? Скорей глаза сощурь,Как близорукий шах над перстнем бирюзовым,Над книгой звонких глин, над книжною землей,Над гнойной книгою, над глиной дорогой,Которой мучимся, как музыкой и словом. 16 октября – 5 ноября 1930 г.
Как люб мне натугой живущий,Столетьем считающий год,Рожающий, спящий, орущий,К земле пригвожденный народ.Твое пограничное ухо -Все звуки ему хороши -Желтуха, желтуха, желтухаВ проклятой горчичной глуши. Октябрь 1930
Не говори никому,Все, что ты видел, забудь -Птицу, старуху, тюрьмуИли еще что-нибудь.Или охватит тебя,Только уста разомкнешь,При наступлении дняМелкая хвойная дрожь.Вспомнишь на даче осу,Детский чернильный пеналИли чернику в лесу,Что никогда не сбирал. Октябрь 1930
Колючая речь араратской долины,Дикая кошка – армянская речь,Хищный язык городов глинобитных,Речь голодающих кирпичей.А близорукое шахское небо -Слепорожденная бирюза - Все не прочтет пустотелую книгуЧерной кровью запекшихся глин. Октябрь 1930
На полицейской бумаге вержеНочь наглоталась колючих ершей - Звезды живут, канцелярские птички,Пишут и пишут свои раппортички.Сколько бы им ни хотелось мигать,Могут они заявленье подать,И на мерцанье, писанье и тленьеВозобновляют всегда разрешенье. Октябрь 1930
Дикая кошка – армянская речь -Мучит меня и царапает ухо.Хоть на постели горбатой прилечь:О, лихорадка, о, злая моруха! Падают вниз с потолка светляки,Ползают мухи по липкой простыне,И маршируют повзводно полкиПтиц голенастых по желтой равнине.Страшен чиновник – лицо как тюфяк,Нету его ни жалчей, ни нелепей,Командированный – мать твою так! -Без подорожной в армянские степи.Пропадом ты пропади, говорят,Сгинь ты навек, чтоб ни слуху, ни духу,-Старый повытчик, награбив деньжат,Бывший гвардеец, замыв оплеуху.Грянет ли в двери знакомое: – Ба!Ты ли, дружище,– какая издевка!Долго ль еще нам ходить по гроба,Как по грибы деревенская девка?..Были мы люди, а стали – людьЈ,И суждено – по какому разряду? -Нам роковое в груди колотьеДа эрзерумская кисть винограду. Ноябрь 1930
