Эмилий Вениаминович Мандельштам (1856–1939) — см. примечания к публикации писем.
Юрий Николаевич Тынянов (1884–1943) — прозаик, литературовед, критик, один из основателей Общества по изучению поэтического языка (ОПОЯЗ), автор статьи «Промежуток» (1924), видимо, запомнившейся Мандельштаму сочетанием пророческой интуиции и фактической, научно- теоретической точности (в ней шла речь о поэзии А. Ахматовой, Б. Пастернака, О. Мандельштама, В. Маяковского).
Корней Иванович Чуковский (1882–1969) — поэт, переводчик, историк литературы, самый заметный литературный критик начала XX века.
Ставский (Кирпичников) Владимир Петрович (1900–1943) — прозаик, очеркист, с 1936 года секретарь Союза писателей СССР. Для деятельности его на этом посту характерно постоянное стремление выставить себя в роли «сигнальщика» той или иной классовой, политической опасности. Он фактически спровоцировал репрессии в отношении писателей. Съездив к М. А. Шолохову в период завершения «Тихого Дона», В. П. Ставский тут же написал письмо И. В. Сталину о том, что «Тихий Дон» по-прежнему «течет не туда», что автор и не помышляет о том, чтобы перековать Григория Мелехова в большевика и, объяснив все это влиянием семьи, родни со стороны жены, предложил… переселить Шолохова из Вешенской в крупный промышленный центр. Этот же метод «сигнализации» он применил и 16 марта 1938 года, обратившись к Н. И. Ежову, наркому внутренних дел, с «просьбой» — «помочь решить этот вопрос об О. Мандельштаме». «Помощь» эта и выразилась в аресте поэта в пансионате «Саматиха» и приговоре — 5 лет лагеря.
Мандельштам Александр Эмильевич (1892–1942) — средний из братьев Мандельштамов (Шура). Кроме него в переписке поэта мелькает младший брат Евгений Эмильевич Мандельштам (1898–1979), дочь Е. Э. Мандельштама Татьяна (Татька).
Из стихотворений 1913–1937 гг. Публикуются по изд.: Мандельштам О. Соч. в 2-х т. М., 1990.
Записные книжки. Заметки. «Записи 1931» года, «Записные книжки 1931–1932 годов» опубликованы впервые в 1969 году по копиям с авторских машинописей в т. 3-м Собрания сочинений поэта в 4-х т. При всей фрагментарности, тематической перекличке с очерками, автобиографической прозой эти записи, заметки имеют самостоятельное значение. «В январе мне стукнуло 40 лет. Я вступил в возраст ребра и беса», — подобные самохарактеристики явно призваны нарушить систему «сплошного», линейного повествования, отчета о поездках, переживаниях. В свете их и им подобных самонаблюдений — «я живу, не совершенствуя себя», «я принял океаническую весть о смерти Маяковского» и т. п. — становится яснее вся дорога жизни поэта, его трепетно-настороженное отношение к миру. Едва ли кто до Мандельштама воспринимал восхождение на Алатау столь сложно и «странно»: «Едешь и чувствуешь у себя в кармане пригласительный билет к Тамерлану…»
За пределами этих заметок, записей осталось, правда, многое, позднее раскрытое в «Воспоминаниях» Н. Я. Мандельштам. Оказывается, поэт побывал и в мастерской великого живописца Мартироса Сарьяна, в Тифлисе к нему пришел Егише Черенц, замечательный армянский поэт и, выслушав рассказы и стихи Мандельштама, сказал: «Из вас, кажется, точно лезет книга».
Встречающиеся в записях, записных книжках имена — поэта А. Безыменского, государственных деятелей вроде Лакобы Нестора Ивановича (1893–1936), председателя Совнаркома Абхазии, Ч. Дарвина, путешественника Палласа, естествоиспытателей Линнея, Ламарка и др. — важны, скорее, как повод для самонаблюдения, для «дегустации» той или иной мысли.
«Изменническая» лирика, или стихотворения о любви Мадригал. Соломинка I–II. Эти стихотворения 1916 года обращены к петербургской красавице кн. Саломее Андрониковой. Осип Мандельштам бывал в имении Саломеи Андрониковой в Крыму, где участвовал в представлении коллективно сочиненной комедии «Кофейня разбитых сердец, или Саванаролла в Тавриде». Там же, на этом спектакле он познакомился с другой знаменитой петербургской Венерой, Верой Аркадьевной Судейкиной. Ей посвящено стихотворение «Золотистого меда струя из бутылки текла…» (Алушта, 1917 г.) — начало так и не продолженного очередного цикла. Эта роковая женщина — в те годы жена художника, актриса неопределенного жанра — в последующем станет одной из героинь «Поэмы без героя» А. А. Ахматовой. Перемены в ее личной жизни тоже по-своему блистательны: в эмиграции она — жена композитора Игоря Стравинского, а после его смерти — жена известного мецената маркиза де Боссе.
«Я в хоровод теней, топтавших нежный луг..» (1920), «Я наравне с другими…» (1920), «Чуть мерцает призрачная сцена…» (1920), «Возьми на радость из моих ладоней…» (1920); «За то, что я руки твои не сумел удержать…» (1920); «В Петербурге мы сойдемся снова…» (1920) — все эти стихотворения, образующие подобие цикла, обращены к Ольге Николаевне Арбениной, актрисе Александрийского театра. А. А. Блок был прав — в отношении этих стихов, — когда говорил: «Его (Мандельштама — В.Ч.) стихи возникают из снов — очень своеобразных, лежащих в областях искусства и только». Правда, свидетели этого умозрительного романа запомнили, что Мандельштам и Арбенина «были вдвоем в балете», что он читал ей — как раз во время выступления Маяковского в Доме Искусств — свои стихи наедине. И не читал, а «пел стихи… и голос его взлетал голубем и бился о хрустальные подвески плафонов и рвался в окно, к Неве». Запомнившая эти подробности Ида Наппельбаум, дочь известного петербургского фотографа М. Наппельбаума, для которой Арбенина была просто Олечкой, добавила уже от себя такое наблюдение за судьбой несчастливца Мандельштама: «У поэта не было открытого забрала, он состоял из двух профилей — солнечного и теневого. И оборачивался то одной, то другой стороной… Он бился в клетке жизни». (Цит. по кн.: О. Мандельштам. Век мой, зверь мой. — М., 2002. — С. 140, 141). Догадки другой мемуаристки Э. Герштейн о своеобразном соперничестве — «в голодную зиму 1920 года они оба (Мандельштам и Гумилев — В.Ч.) домогались в Петрограде любви Ольги Николаевны Арбениной» — следует, видимо, оставить в стороне как бездоказательные и несколько измельчающие весь возвышенный, мифологический строй мандельштамовских посланий, сам образ Петербурга, зоркий метафоризм, богатство смысловых ассоциаций этой любовной лирики.
«Захлестнула шелком Мельпомена», Мельпомена — муза трагедии, одна из девяти прекрасных спутниц Аполлона; «Ничего, голубка Эвридика» Эвридика — жена великого певца Орфея, ужаленная змеем в ногу и унесенная в Аид. Орфею разрешено было — после его песен, от которых плакала вся природа, — владыкой Аида и его женой Персефоной вывести Эвридику с одним условием: «Но во время пути по подземному царству ты не должен оглядываться. Помни! Оглянешься, и тотчас покинет тебя Эвридика и вернется навсегда в мое царство». Не слыша шагов бесплотной тени за своей спиной, боясь, что Эвридика отстала, Орфей все же оглянулся…
«И бессмертных роз огромный ворох / У Киприды на руках…». Киприда (или Афродита) — вечно юная, прекраснейшая из богинь в венке из благоухающих цветов родилась из белоснежной пены морских волн, которые и принесли ее на остров Кипр. По преданию, там, где только ступает Афродита, пышно разрастаются цветы. Эта подробность, как и упоминание о пропуске («Мне не надо пропуска ночного»), опровергают утверждения Н. Я. Мандельштам, согласно которому стихи «В Петербурге мы сойдемся снова» посвящены ей, а не О. Н. Арбениной. Впрочем, и «блаженное бессмысленное слово» — это тоже из сферы жизни О. Н. Арбениной — актрисы, созданной «для комедийной перебранки». Она искренне не понимала, прочитав весь цикл стихов о себе: «Непонятно, почему получилась такая трагедия в стихах — теперь я с грустью понимаю его жизнь, и весело — наше короткое знакомство» (из письма 1974 года О. Н. Арбениной художнику А. Малишевскому).
«Жизнь упала, как зарница…», «Есть за куколем дворцовым…», «Из табора улицы темной…» (все — 1925 г.), «На мертвых ресницах Исакий замерз» (1935), «Возможна ли женщине мертвой хвала…» (1935, 1936 гг.) — микроцикл посланий, диалог с Ольгой Александровной Ваксель (1903–
