Он с Моцартом в Москве души не чает —За карий глаз, за воробьиный хмель.И словно пневматическую почтуИль студенец медузы черноморскойПередают с квартиры на квартируКонвейером воздушным сквозняки,Как майские студенты-шелапуты.Май — 4 июня 1931* * *Еще далеко мне до патриарха,Еще на мне полупочтенный возраст,Еще меня ругают за глазаНа языке трамвайных перебранок,В котором нет ни смысла, ни аза:Такой-сякой! Ну что ж, я извиняюсь,Но в глубине ничуть не изменяюсь.Когда подумаешь, чем связан с миром,То сам себе не веришь: ерунда!Полночный ключик от чужой квартиры,Да гривенник серебряный в кармане,Да целлулоид фильмы воровской.Я как щенок кидаюсь к телефонуНа каждый истерический звонок.В нем слышно польское: «дзенкую, пане»,Иногородний ласковый упрекИль неисполненное обещанье.Все думаешь, к чему бы приохотитьсяПосереди хлопушек и шутих, —Перекипишь, а там, гляди, останетсяОдна сумятица и безработица:Пожалуйста, прикуривай у них!То усмехнусь, то робко приосанюсьИ с белорукой тростью выхожу;Я слушаю сонаты в переулках,У всех ларьков облизываю губы,Листаю книги в глыбких подворотнях —И не живу, и все таки живу.Я к воробьям пойду и к репортерам,Я к уличным фотографам пойду, —И в пять минут — лопаткой из ведерка —Я получу свое изображеньеПод конусом лиловой шах-горы.А иногда пущусь на побегушкиВ распаренные душные подвалы,Где чистые и честные китайцыХватают палочками шарики из теста,Играют в узкие нарезанные картыИ водку пьют, как ласточки с Ян-дзы.Люблю разъезды скворчащих трамваев,И астраханскую икру асфальта,Накрытую соломенной рогожей,Напоминающей корзинку асти,И страусовы перья арматурыВ начале стройки ленинских домов.Вхожу в вертепы чудные музеев,Где пучатся кащеевы Рембрандты,Достигнув блеска кордованской кожи,Дивлюсь рогатым митрам ТицианаИ Тинторетто пестрому дивлюсьЗа тысячу крикливых попугаев.И до чего хочу я разыграться,Разговориться, выговорить правду,Послать хандру к туману, к бесу, к ляду,Взять за руку кого-нибудь: будь ласков,Сказать ему: нам по пути с тобой.Май — 19 сентября 1931Отрывки уничтоженных стихов
1
В год тридцать первый от рожденья векаЯ возвратился, нет — читай: насильноБыл возвращен в буддийскую Москву.А перед тем я все-таки увиделБиблейской скатертью богатый АраратИ двести дней провел в стране субботней,Которую Арменией зовут.Захочешь пить — там есть вода такаяИз курдского источника Арзни,Хорошая, колючая, сухаяИ самая правдивая вода.
2
Уж я люблю московские законы,Уж не скучаю по воде Арзни.В Москве черемухи да телефоны,И казнями там имениты дни.