был готов принять ответственность за страдание, которое, как он теперь видел, причинил Брук.
— Я не собираюсь придумывать оправдания своему поведению. Все, что я могу сказать: теперь я поступил бы по-другому. И я сожалею…
Брук уже привычным жестом обхватила свой живот и долго молчала, прежде чем кивнуть.
— Ты хотел разом со всем покончить.
— Что заставляет тебя так думать? — Джордан ожидал гнева, даже слез, но не того, что она поймет его намерения. Он всегда гордился тем, что никто не мог разгадать его побуждений. То, чего люди не знают, они не смогут обратить против него. Находиться рядом с кем-то, кто видит тебя насквозь, оказалось очень тревожно. Она пожала плечами.
— Так поступил бы Паркер, а вы двое очень похожи.
Ладно, он проглотит это замечание, хотя ему и тяжело.
— Ты так сильно злишься на меня?
— Я разочарована. Просто пойми, что когда ты принимаешь решения, которые влияют на нас обоих, и не говоришь о них мне, то не облегчаешь мое положение. Наоборот, усугубляешь его. Особенно учитывая ту пассивность, с которой я очень долго относилась к семейным делам. Когда я чувствую, что все происходит помимо меня, или узнаю об этом потом, это разрывает меня на части.
Чувство вины захлестнуло Джордана, и оно еще больше усилилось от сознания того, что Брук так легко позволила ему отделаться от чувства вины и даже взяла на себя часть ответственности. Она даже упомянула о том, как сама относилась к своей семье. Теперь слова «Я сожалею» казались ему слишком малым покаянием.
— Я не извиняю того, что ты сделал, Джордан, но понимаю, как ты пришел к этому решению, и принимаю все произошедшее. — Она выпрямилась. — Но только если ты обещаешь никогда больше мне не лгать!
— Это я могу тебе обещать. — И он не лгал. Джордан был амбициозен и даже имел репутацию безжалостного дельца — и вполне заслуженно! — но он гордился своей честностью. Никто не спорит, эта история с газетами была не самым умным из того, что он сделал, это было недальновидно.
— Ты готова поужинать?
Она отодвинулась от него с тем самым безошибочно узнаваемым видом «держись подальше!».
— Мы были с тобой открыты друг перед другом, а теперь мне нужно пространство.
Она помедлила, и он подумал — понадеялся, — что она может все-таки смягчиться. Брук наклонилась… и, забрав сумку с едой, направилась в свою спальню.
Джордан не мог не улыбнуться, видя, что она приняла, по крайней мере, один из его даров. Так, с улыбкой, он и провожал ее взглядом, пока она не закрыла за собой дверь. Он даже хотел последовать за ней, но подумал, что будет правильно оставить ее в покое и дать ей поспать. Отдых — вот что необходимо сейчас для нее и для ребенка.
Этим вечером, подумал Джордан, он получил прощение, на которое не рассчитывал.
Однако он не рассчитывал, что ему придется пережить такое разочарование — он не сможет поужинать и посмотреть фильм вместе с Брук.
Брук вертелась с боку на бок. Стычка с Джорданом лишила ее сна и оставила неудовлетворенной.
Она посмотрела на часы — два часа ночи. Должна же она, наконец, уснуть!
Господи, как же она ненавидела это чувство беспомощности!
Ее семья приняла решение о лечении матери, важный момент, меняющий все. А Брук тем временем сидела с приподнятыми ногами и ее все оберегали от стрессов. Ничего удивительного, что Бриттани была так возбуждена, когда навещала Брук после выписки из больницы. Все Гаррисоны прошли через ад и все- таки продолжали ходить на цыпочках вокруг нее.
Почему Джордан не сказал ей раньше?
То, что ее матери помогут, это хорошо, это правильно. Надежда в ней боролась со скептицизмом. И где-то тут же лежала ее главная трудность — поверить в то, что программа реабилитации Бониты будет успешной. Поверить после долгих лет, проведенных рядом с матерью.
А теперь — поверить Джордану.
Ей все еще казалось, что у них слишком мало времени для того, чтобы узнать друг друга, перед тем как вступить в брак. Ее родители встречались два года до свадьбы — и вот как все это обернулось…
Если бы только она могла вернуть назад то чувство, что она все делает правильно, которое было у нее ночью, когда она впервые решила переспать с Джорданом.
Той ночью, когда был зачат их ребенок…
Она видела его много раз. Она всегда хотела его.
Этой ночью — будь проклята ее семейка! — она его получит.
Это решение эхом отдавалось в ее сознании по дороге к лифту и в номер, который она выбрала для себя и Джордана Джеффриза.
Голова у нее кружилась от его прикосновений больше, чем от выпитого. Она чувствовала влечение к нему долгие годы, но и представить себе не могла, что это будет так воспламенять ее.
Его руки, скользящие по ее спине во время их безумных поцелуев в холле.
Его ладони, легшие ей на ягодицы, когда он прижал ее к себе…
Его пальцы, быстро снимающие с нее одежду…
И даже когда она заняла место сверху, эти чудесные руки ласкали ее, наполняя восторгом, ненадолго замирая, подводя ее к самому краю наслаждения и удерживая до тех пор, пока они не сплелись друг с другом в клубок рук и ног, испуская крики наслаждения…
Брук проснулась. Простыни были скомканы, все тело болело от желания, жажды завершить то, что она только что пережила во сне.
Хотя и во сне она не нашла желанного завершения.
Она зажгла прикроватную лампу. Как всегда, рядом стоял кувшин со свежим соком и легкая еда, если ночью захочется перекусить. Она выбрала персик и надкусила. Если она не может удовлетворить свой сексуальный голод, по крайней мере, удовлетворит свой аппетит.
Что там такое было с Джорданом, что она снова и снова пыталась вспомнить? Чувство контроля, равенства. До того утра, когда она почувствовала, что контроль ускользает. И тогда она убежала от него и все еще продолжает убегать.
Ее взгляд обратился на открытую дверь. Должно быть, Джордан заглянул проведать ее, когда она уснула, и оставил дверь открытой. Она смотрела на папки с образцами ткани, лежавшие на диванчике в гостиной. Он предоставил ей выбор, но это не избавило Брук от чувства, что ее подавляют, что пытаются диктовать свою волю.
Потом она заметила голубой сверток на другом диване. Она отчетливо вспомнила, что Джордан принес что-то — вот это, — когда вошел в комнату. Значит, он купил ей подарок?..
Она еще откусила от персика и с трепетом посмотрела на подарок.
Выбросив недоеденный персик в корзину, она откинула простыню и опустила ноги на пол. Ее атласная ночная рубашка скользила по коже, и это чувственное прикосновение живо напомнило ей недавний сон…
Она прошла через комнату и присела на край дивана, положив руку на сверток и нетерпеливо по нему похлопывая. Если бы с ней была ее импульсивная двойняшка Бриттани, она бы помогла ей решить, что делать дальше.
Брук вспомнилось, как они праздновали Рождество в детстве. Как Бриттани брала каждый сверток, ощупывала его, трясла и потом сообщала, что, по ее мнению, там находилось. И в пятидесяти процентах случаев оказывалась права. А в остальных пятидесяти ее предположения были настолько нарочито дикими, что никто даже не дразнил ее за то, что она ошиблась.
Брук смотрела на сверток. Что там? Не украшение. Не одежда. Слишком большой для фотоальбома. Слишком маленький для мебели, даже разобранной.
Наконец любопытство пересилило осторожность. Она перевернула подарок и начала разрывать голубую бумагу. Под ней обнаружилась еще одна обертка в виде целлофановых пузырьков. Еще и еще, слои целлофана, скрывающие то, что находилось внутри. Ничего удивительного, что она не смогла угадать.
