Как только Маггиль был одет, Костя вынул из кармана наручники, подозвал молча стоявшего у дверей Зверева, захлопнул один браслет на его руке, другой — на руке гауптштурмфюрера.
— В машину. — Костя вернулся к кровати и сдернул одеяло.
— Сесть! Смотри на меня. — Он взглянул в круглые глаза женщины. Если до утра выйдешь, повешу в центре города. Ясно?
Женщина, потянув на себя одеяло, кивнула.
— Не слышу. Ясно?
— Ясно, — прошептала женщина и зажмурилась.
Через несколько минут лакированный «хорх» выехал на шоссе и, мощно урча, помчал гауптштурмфюрера в сторону партизанского соединения.
— Меня расстреляют?
— А как же? Конечно, расстреляют. — Вздохнув, майор Симаков взглянул на Маггиля, добавил: — Таково мое мнение, гауптштурмфюрер.
— Я военнопленный! — Маггиль хотел встать, но лишь неловко поерзал на стуле. — Если мне не гарантирована жизнь, я не буду давать показания.
— Не давайте. — Симаков вышел из-за стола, одернул гимнастерку. Я вас вызвал, так как хотел узнать о судьбе нашего разведчика. А вообще ваша деятельность вне моей компетенции. Как говорили мне коллеги, совершенных вами преступлений хватит на десятерых.
Маггиль слушал, не сводя взгляда с разгуливающего по кабинету Симакова. Когда майор замолчал, бывший гауптштурмфюрер крикнул:
— Он мертв! Его убили свои же партизаны. — Он хихикнул, затем продолжал: — Я встретил охрану и вернулся назад. Никого уже не было. Я нашел наш настоящий патруль. Фельдфебель был убит, а солдат ранен. Он мне рассказал, что слышал, как ваши бандиты проволокли через шоссе тело и бросили его в пруд.
Симаков поморщился, вызвал конвой и сказал:
— Уведите арестованного.
Майор из-под набрякших век взглянул на закрывшуюся дверь, вновь одернул гимнастерку, но ремень свободно болтался на талии, гимнастерка тут же сбилась на животе. Майор с любопытством посмотрел на ремень, сунул за него кулак, затем второй и, наклонив голову, усмехнулся. Он приоткрыл дверь и позвал:
— Вера Ивановна, зайдите на минуточку.
Секретарша вошла, неся поднос с чайником и двумя стаканами.
— Вера Ивановна, дайте мне шило или ножницы. — Майор снова оттянул ремень. — В эту сбрую двух таких, как я, богатырей запрячь можно. Необходимо подтянуть.
— Вам новое обмундирование положено, — ответила Вера Ивановна, опуская на стол поднос и вытряхивая из пепельницы окурки.
— Непременно новое получу. Сорок восьмой размер. — Майор расстегнул ремень. — А пока, голубушка, вы мне дайте какой-нибудь острый предмет, я новые дырочки проверчу.
Вера Ивановна пробормотала, что все это сказки, майор не пойдет за новой формой, и вышла. Майор скорчил обиженную гримасу, перекинул ремень через плечо, хотел подойти к окну, взглянуть, что делается на улице, но дверь распахнулась, и в кабинет вошел Скорин.
— Почему без доклада, товарищ старший лейтенант? — спросил майор, быстро подпоясываясь.
— Вера Ивановна сказала, что вы один, Николай Алексеевич, и чай пьете. Я опоздать боялся, — серьезно ответил Скорин и встал по стойке «смирно».
— Распустил я вас. — Майор нахмурился. — Вчера прихожу с совещания, на диване Петрухин спит. — Он разлил чай, жестом пригласил Скорина. — Прилетел, видите ли, доложить торопится и храпит — сводный духовой оркестр. — Майор строго посмотрел на подчиненного. — Сушек, между прочим, нет. Кончились сушки, так уж извини.
— Да уж ладно, Николай Алексеевич. — Скорин достал платок, обхватил им горячий стакан.
— В Таллинне получше питался?
— Черную икру каждый день ел.
— Врешь, — убежденно сказал Симаков. — Месяц как вернулся и ни разу не похвастался. Точно врешь. Ты мне лучше скажи, как это получилось, что солдат из эсэсовского патруля своими глазами видел, как тебя в пруд бросили?
— Маггиль говорит? — спросил Скорин. — Я тогда упал, ребята машину с Маггилем прогнали, подбежали ко мне. Выяснили, что все в порядке, поздоровались, тут Зверев и говорит: мол, пойду фашиста добью, он в кювете раненый валяется. Я приказал его не трогать, а меня тащить через шоссе и толковать между собой, что сейчас в пруд бросят.
— Грубо, Сергей. — Майор осуждающе покачал головой. — Зачем же партизанам труп прятать? И говорили они об этом по-немецки?
— Я же для Маггиля свидетеля своей смерти оставлял. — Скорин отодвинул пустой стакан, вынул коробку «Казбека». — Разрешите?
— Не разрешаю. — Майор отобрал «Казбек». — Немцы папиросы не курят, уважаемый Сергей Николаевич. Дома одни привычки, в гостях другие. Потом жалуетесь, что «акклиматизация» трудно проходит.
Скорин, демонстративно вздохнув, вынул из кармана пачку немецких сигарет.
— Что рассказывает Маггиль?
— Твой барон вне подозрений. Маггиль считает, что его выдала партизанам любовница, — ответил майор, разглядывая Скорина, словно впервые увидел его. — Твое мнение: будет Шлоссер работать не с тобой, а с кем-нибудь другим?
— Георг фон Шлоссер человек сложный, — осторожно ответил Скорин. Он хотел было добавить, что скорее всего барон будет работать, но промолчал.
— Ты простой. — Майор Симаков пересел за письменный стол, начал без надобности перебирать бумаги. Он всегда прибегал к этому приему, если требовалось в чьем-либо присутствии подумать. Сейчас сказать Сергею или подождать? Полковник Шлоссер необходим, значит, Сергею вновь отправляться на свидание с бароном. Теперь уже в Берлин.
Примечания
1
Отделение абвера в оккупированной Эстонии.
2
Век живи, век учись (франц.).
3
Я люблю тебя (нем.).
