– М-м… Где-то. Но не только. И не столько, – усмехнулся Сарецкий. – Дело в том, что почти все царские отпрыски, будущие герои Эллады, отличались в детстве и юношестве откровенно криминальными наклонностями. Хоть великого Геракла возьмите. Взял и убил своего учителя музыки, чем-то тот не по душе сыну Зевса пришелся. Тезей, победитель Минотавра, покуда в возраст не вошел, все Афины на уши ставил. А уж бабник был такой, что… То же и к Ясону, предводителю аргонавтов, относится, и к братишкам Диоскурам! Еще примеры желаете? Вся мифология ими полна, не говоря уж об истории. Это пока подрастающему поколению много воли давали. А доходило дело до палестры или чего-то аналогичного, но с хорошим э-э… режимом, назовем это так, сразу характеры выправлялись. Быс-трень-ко! Детишкам, да и подросткам, нужен не столько хороший воспитатель, сколько хороший надзиратель. Со здоровенной дубиной и с непоколебимой уверенностью в своем праве эту дубину применять. Гвоздить мерзавцев по башкам. Чем чаще, тем лучше. Всех. Поголовно!
– Лихо! – удивленно покачал головой Гуров, огибая монументальный письменный стол и приближаясь к тому самому месту, где голова бывшего хозяина роскошного кабинета была буквально прибита к стенке.
Да как прибита! Словно пудовой кувалдой кто приложился по стальному стержню.
– Странно такое слышать из ваших уст, Анджей Маркович. Дети – они вроде бы цветы жизни, нет? А вы – садовники. И вдруг – такое! Тем паче новые научные методики, коррекционная педагогика, социальная реабилитация… – Гуров сокрушенно пожал плечами, внимательно присматриваясь к отверстию в дубовой панели под портретом великого итальянца.
Лев сознательно хитрил.
По его глубочайшему убеждению, все новации да оптимизации в области народного образования если к чему привели, так к обвальному, катастрофическому снижению уровня этого самого образования. Про воспитание и говорить не приходилось. Но Гуров был уверен: сейчас он подцепит склизкого, как налим, Сарецкого на элементарный «комплекс честолюбца». Не таких артистов он ловил, и переиграть полковника Гурова в сложнейшей сфере практической психологии мало кому удавалось.
Часто случается, что не слишком умный, не особенно талантливый, но амбициозный человек, осознав наконец свою заурядность, начинает тяжко мучиться от уязвленного самолюбия. Самые ядовитые завистники получаются из подобных людей. Ох, порасскажет он сейчас про своего покойного шефа…
Как всегда, Гуров попал в десятку!
– Что вы уставились в идиотскую дырку?! – с возмущением поинтересовался Сарецкий. – Лучше меня послушайте. Детишки! Одно слово – цветы жизни. На нашей с вами могиле…
Лицо Сарецкого буквально перекосило.
– Продолжайте, Анджей Маркович, продолжайте, – поощрительно отозвался Гуров. – Эх, жаль, лупы у меня с собой нет. Ну, не беда, сейчас не времена великого Шерлока Холмса. Эксперты, знаете ли… Так что там, про могилу?
Анджей Маркович Сарецкий весьма ехидно усмехнулся:
– Дети, конечно же, будущее нации. – Было заметно, что говорит Анджей Маркович о наболевшем. – Наше будущее. И как таковое, оно обещает быть крайне омерзительным. Тупым, самонадеянным, невежественным и агрессивным до отвращения. Поверьте специалисту, который насмотрелся на пресловутые цветочки по самое «не могу»! И ароматов соответствующих нанюхался.
– А что, – спросил Гуров, – ваш покойный шеф придерживался сходных взглядов, несколько нетрадиционных для педагога?
– Представьте себе! Если не еще более радикальных. Иначе бы мы с ним не сработались. Я, кстати, был научным руководителем Давиденко. И диссертационную тему он выбрал не без моей подсказки.
– Даже так!.. – сказал Лев подчеркнуто уважительным тоном. – И какую же? Не беспокойтесь, я хоть и не специалист, но постараюсь понять. Мы ведь по долгу службы тоже в какой-то степени педагоги.
– «Подростковая агрессивность и способы ее канализации в социально позитивное русло», – буркнул Анджей Маркович. – Да и саму идею «Палестры» Алексей, мягко выражаясь, позаимствовал у меня.
– Да ну? – сыграл удивление Гуров. – И как же случилось так, что ваши роли поменялись? Почему вы из руководителя, пусть научного, превратились в подчиненного своего бывшего аспиранта? Логичнее выглядела бы обратная кадровая вертикаль…
– А то вы, господин полковник, не догадываетесь! – со злой тоской в голосе произнес Сарецкий. – Будто не знаете, на ком женился Давиденко и кого заимел тестем. Хотя, конечно, если бы не похабная история с младшим братом Катеньки, то я сильно сомневаюсь, дал ли бы Федор Андреевич деньги на наше богоугодное заведение! Причем ведь даже не деньги все решают, тут и политический вес, и связи, и… Никогда бы Алексей не получил лицензии, если бы не поддержка тестя. Но кто реально руководил все эти годы интернатом – это еще большой вопрос! Только, прошу вас, не сделайте из моих слов идиотского вывода, что смерть Давиденко была мне на руку. Неизвестно еще, соглашусь ли я возглавить интернат, возможно, я вновь вернусь на преподавательскую работу. И вообще…
– Стоп, стоп! – перебил его Гуров. – Что, у Загребельного есть младший сын? Брат Екатерины Федоровны, жены, то есть уже вдовы Давиденко? И что же за история с ним приключилась, в чем ее похабство и как все это связано с «Палестрой»? Только, прошу вас, меньше эмоций и больше фактов.
– Впрямь не в курсе?! – В глазах Анджея Марковича вспыхнула злобная радость записного сплетника, которому представилась лакомая возможность окатить кого-то помоями. – Так я вам расскажу! Об этом скандале даже в газетах писали.
И в следующие десять минут на полковника Гурова обрушился настоящий водопад весьма интересных сведений. Ничего не скажешь: тезис о том, что детки – те еще цветочки, они подтверждали качественно. Лев внимательно слушал: пусть к делу то, о чем, захлебываясь, рассказывал Сарецкий, впрямую не относилось, но… Во-первых, эти данные позволяли взглянуть на родственников убитого под весьма неожиданным ракурсом, а во-вторых, Гуров давно и прочно усвоил: лишних данных в их работе не бывает! Картина из рассказа зама по воспитательной работе вырисовывалась куда как неприглядная… Зато теперь Гурову стало хоть немного понятнее, каким невероятным чудом на пересечении интересов МВД, Минюста и Минобразования произросло такое странное деревце, как специнтернат «Палестра». Гуров уже давно отучился удивляться некоторым особенностям российской жизни, но то, что он услышал, его все же удивило!
– Словом, та еще семейка! – с пылом и пафосом произнес Анджей Маркович и перевел дух. – Пробы ставить негде. А уж Катюша с ее сверхразвитым, чудовищным промискуитетом… Ошибка природы! Не
