в налете на поселок Хвойный, где были жертвы среди местного населения. Повторяю всем, кто меня слышит. Говорит майор службы АПО Семенов…
— Слышу тебя, Семенов! — прозвучало из наушников. — Федеральная служба безопасности, полковник Зверев, одиннадцатая дивизия. Спасибо, майор, мы их давно ищем.
— Ты, ты не убьешь меня, Семенов, — наконец сказал Фрязин. — Ты не убьешь безоружного. Уходи, и я не буду кричать…
— Конечно, не будешь, и ты совсем не безоружный, вон какая пушка у тебя на поясе. Что, даже коснуться боишься? Так вот в чем разница между нами, ты, Лепила! Ты боишься за свою шкуру, а апостолы не боятся. Поэтому ты — «крыса», а не они!
Семенов сделал короткое движение, и Фрязин сполз на пол. Он елозил, зажимая кровоточащее брюхо, и причитал:
— Как же так, у меня же золотца с полкило припрятано, долларов сто двенадцать тысяч.
— Закажи, пока не поздно, себе гроб! — посоветовал Семенов и, не оглядываясь, вышел.
Семенов натянул черную шапочку поглубже, низко наклонил голову и еще раз ударил ногой по педали стартера. Снегоход заревел.
— Эй, братан, это мой снегоход, ты что?!!
Семенов вскинул автомат и дал очередь веером. Верзила словно споткнулся и растянулся на снегу. Выехав на центр площади, апостол рванул зубами чеку и метнул лимонку в кучу снегоходов у «Салуна». А теперь газу, газу до упора. Он крутанул рукоятку и вылетел на трассу. Шлагбаум был поднят, около него валялось тело в камуфляже.
Эх, невезуха! Прямо навстречу ему из леса выезжала колонна снегоходов и внедорожников. Семенов, не останавливаясь, дал очередь по первой машине, прибавил газу и свернул на целину.
Глава 22
СИЯНИЕ
— Семенов, послушай, Семенов. Ты не спишь? Семенов, расскажи про Курочку Рябу.
— Нет, нет, про Колобка, — перебил его другой голос.
— Нет, про Рябу!
— Про Колобка! Про Колобка! Ну пожалуйста, расскажи.
Семенов очень хотел спать, но отказать было просто невозможно. Потому что два десятка детских угольно-черных или ярко-голубых глаз молили и просили. Дети очень хотели услышать про Колобка.
Семенов, кряхтя, спустился с печки, уселся на медвежью шкуру и, наверное, уже в сотый раз за последний месяц начал: «Жили-были дед да баба»…
Почему-то снежные дети любили Колобка больше всего. Нет, и в остальные детские сказки они были влюблены, но от Колобка они просто балдели. И еще от Курочки Рябы.
Такой благодарной аудитории, наверное, не имел ни один рассказчик. Дети слушали, что называется, взахлеб. И не стеснялись выражать свой восторг, когда какой-то эпизод им особенно нравился. В «Колобке» их любимым моментом было, когда хитрый хлебопродукт обманывает медведя, тут дети просто визжали от восторга. А вот когда Колобок попадался на зубок лисе — начинался рев. Снежные дети ревели в голос и терли глазки лохматыми лапами. Когда Семенов впервые рассказал сказку про Колобка и двухметровые детишки начали реветь, он подумал, что у него съехала крыша. Но постепенно привык…
Единственное, что смущало Семенова, — это глаза. За месяц пребывания в Святилище он так и не привык к этим глазам, к этим взглядам. Все снежники смотрели собеседнику только в глаза. И выдержать этот взгляд было очень нелегко.
Семенов был уже почти мертв, когда Седой принес его к Святилищу и положил на священный камень. И только сила Святилища удерживала душу Семенова в израненном его теле.
— Хочешь ли ты вернуться? — услышал он за мгновение до того, как сознание его померкло. И только огромным усилием воли он смог выдохнуть: «Да!»
Семенов жил у Святилища уже целый месяц. Специально для него снежники выстроили избушку и сложили печку. Самим им ни изб, ни печек не требовалось. Они не боялись холода и даже в лютый мороз преспокойно спали, забравшись в сугробы. В основном же снежные люди, или как они себя сами называли — снежники, на зиму впадали в спячку. Лишь старейшины Святилища и совсем малые дети с мамками зимой бодрствовали. Семенов долго не мог привыкнуть к тому, что эти двухметровые, покрытые мягкой бурой шерсткой дылды — дети. Только вот глаза, детские, наивные, невинные глаза…
Живя у Святилища, Семенов уже перестал удивляться чему бы то ни было. Поначалу он никак не мог научиться общаться глазами. Когда не надо было говорить, а стоило лишь мысленно обратиться к собеседнику, глядя ему прямо в глаза. Потом он долго не мог научиться общаться на расстоянии. Ну а коллективное общение, когда свои мысли передаешь одновременно всему сообществу, он так и не освоил. Но Седой его успокоил, объяснив, что этому надо обучаться довольно долго и что даже не каждому снежнику это дано.
И вообще, старейшина Седой относился к Семенову как к родному сыну. Хотя по возрасту годился ему в прапрапрадеды. Даже приблизительно свой возраст Седой назвать не мог — у снежников своя, довольно сложная, система летосчисления. Но судя по тому, что Седой точно помнил ход исторического сражения Ермака с ордами хана Кучума, можно было сделать вывод, что ему никак не меньше четырехсот лет. В принципе такое долголетие у снежников — не редкость, хотя в среднем они живут по 200—250 лет.
Седой появился, как всегда, словно из воздуха. Он вообще предпочитал находиться в невидимом состоянии, «материализуясь» лишь на короткое время. Детишки, весело щебетавшие у печки, немедленно замолчали и, поклонившись, быстро вышли из избушки.
— Что, Семенов, опять про Колобка рассказывал? Хорошая история, добрая, правдивая. Лиса на самом деле — очень хитрый зверь. Я знаю. — И тут же без перехода спросил: — Ты, Семенов, наверное, кушать хочешь?
Семенов виновато потупился. Он на самом деле жутко проголодался, но просить еды как-то стеснялся. Дело в том, что, во-первых, снежники зимой почти совсем не ели, расходуя запасы подкожного жира, а во- вторых, они были чистыми вегетарианцами и убивали животных только из гуманизма — больных или совсем старых.
Но для Семенова сделали исключение, и когда он совсем отощал, Седой вызвал из леса молодую подраненную олениху. Попросив у нее прощения, старейшина свернул животному шею и сварил для больного замечательный суп на кореньях и травах.
— Да ты не стесняйся, если хочешь кушать, так и скажи. Ты же не можешь, как мы. — И Седой похлопал себя по мохнатому животу. — Там за избушкой кабанчик молодой. Он все равно не жилец — копытце расколол, только уж ты это… Сам… Сможешь?
Семенов кивнул. Он понимал, что снежникам противен сам факт убийства животного, а потому молча собрался, взял топор и вышел на улицу.
Каждую ночь к Семенову приходили старейшины Святилища. Обычно они рассаживались вдоль стен, ритуально складывали руки на груди и начинали спрашивать. Их интересовало все: как живут люди, чем занимаются, во что верят. В принципе они имели представление о человеческом сообществе через своих «разведчиков», но очень интересовались подробностями. А три последние ночи Семенов рассказывал им о вере и о Христе.
Семенову было очень стыдно. Он — старый безбожник, ни разу не ходивший в церковь, должен был рассказывать о Боге. И он мучительно пытался вспомнить содержание книжки, купленной племяннику на прошлый Новый год, красивой, иллюстрированной книжки «Евангелие для детей».
Этой ночью они не пришли. Семенов долго ждал и поочередно «запрашивал» старейшин, но они не отвечали. Наконец «отозвался» Седой:
— Семенов, сейчас поспи, пожалуйста. Тебе надо набраться сил.
Проснулся Семенов от странного ощущения. Ощущения полета (людям вообще-то это свойственно — летать во сне), очень высокого полета. Он видел Землю словно из космоса — голубой шарик, окутанный облаками. И он летел, летел к Земле, к этому шарику, который становился все больше и больше. Вот он уже пролетел сквозь облака, вот он уже над Сибирью, вот уже тайга, сопки, лиственницы. Семенов медленно опускался, прямо на Священный камень.
Вокруг молча стояли снежники, очень много снежников. Огромная толпа, больше тысячи во главе со
