При отражении атак немцев, писал Г. Воловик, было много случаев, когда краснофлотцы-смельчаки выползали навстречу танкам и бросали гранаты под гусеницы, а когда танки разворачивались, поджигали их бутылками с горючей жидкостью. К 3 июля эти боеприпасы были израсходованы[334].
Вот один фронтовой тыловой факт глазами гражданского человека P. C. Ивановой-Холодняк. После подрыва башен 35-й батареи она с подругой отвела от башен батареи раненного в ногу председателя Балаклавского горсовета Михайлиди к спуску у Херсонесской бухты, а сами по просьбе одного из командиров съездили на полуторке за водой к маяку. Полуторку нашли среди множества автотранспорта, находившегося в скученном состоянии у берега бухты. Эти машины поочередно бойцы разгоняли и сбрасывали с обрыва в море. Когда приехали на маяк, то внутрь их не пустили, а взяли три их бидона и вскоре вынесли полными пресной воды. Воду доставили, а машину водитель направил в море. Потом с подругой они и другие девушки собирали у убитых и раненых патроны, гранаты, винтовки и автоматы и подносили к группе бойцов под скалами, которые их чем-то промывали, заряжали диски к автоматам.
Какие-то бойцы пришли с линии фронта и рассказывали, что где-то недалеко какой-то командир, подпустив вражеский танк, подорвал его вместе с собой. Потом привели небольшого роста красноармейца и стали его подбрасывать на руках и кричать, что он герой, подорвал немецкий танк и заслуживает награды. И это все происходило, когда противник ни на минуту не прекращал артобстрел полуострова[335].
Санинструктор Н. М. Бусяк из 1-го батальона 8-й бригады морской пехоты написал, что враг применял на Херсонесе психические атаки с воздуха, сбрасывая помимо бомб, рельсы, пустые бочки, а иногда и с горючим. После бомбежки — сумерки. Не поймешь, день или ночь. Жара 40°, бойцы истощены до безумия. Нет перевязочных материалов, нехватка командиров, войска раздроблены. Нет воды и хлеба. Но дрались, и в ход шло все, что было под рукой: обломки бревен, булыжники и мат[336] .
Старший лейтенант В. А. Типиков из 20-й MAБ, отражавшей атаки противника в западной части Херсонесского полуострова в составе роты ВВС ЧФ, припоминает, что 2 июля командир роты объявил, что придут транспортные суда и будет эвакуация с небольшого причала в Херсонесской бухте[337].
Действительно, в ночь со 2 на 3 июля ожидался подход сторожевых катеров, однако он не был связан с ходившими слухами среди бойцов и командиров, что придет «эскадра», придут 14 кораблей для эвакуации. К сожалению, эти слухи были заблуждением не только рядового, но и командного состава армии, в том числе и временного руководства армией, о котором пойдет речь ниже.
Выступая на военно-исторической конференции в 1961 году в Севастополе, полковник И. Хомич говорил: «У меня все время звучала цифра 14 кораблей. Мне генерал Новиков сказал: „За нами идут 14 кораблей“. Все говорили об этих 14 кораблях. Их ждали дни и ночи и дрались до последнего человека»[338].
Выступивший вслед полковник Д. Пискунов говорил уже о 14 транспортах с катерами, которые должны были придти в ночь со 2 на 3 июля. К сожалению, и Хомич, и Пискунов, и другие товарищи ошибались. В действительности Новиков говорил о 14 кораблях, которые должны были прийти в ночь с 1 на 2 июля, согласно списку кораблей, врученных Октябрьским Ильичеву на 35-й батарее вечером 30 июня перед своим вылетом на Кавказ.
В списке значились 4 быстроходных тральщика, 10 сторожевых катеров и пять подводных лодок, которые предназначались для вывоза в первую очередь старшего комсостава. Фактически в ночь с 1 на 2 июля пришли только 2 тральщика и 8 сторожевых катеров. Как уже упоминалось, два БТЩ, получив повреждения и простояв у ФВК № 3 у подходной его точки, не сумев определиться из-за отсутствия створных огней, повернули назад. Из трех сторожевых катеров, вышедших первыми по эвакуации, два получили повреждения и вернулись в Туапсе, третий пришел к 35-й батарее, где у причала взял людей и прибыл в Новороссийск. 7 сторожевых катеров отряда Глухова прибыли на рейд 35-й батареи. Таким образом, вместо 14 кораблей прибыло 10, но в темноте ночи всех их не разглядели (по воспоминаниям участников, их было от 2-х до 5 катеров) и посчитали, видимо, за первый отряд кораблей по эвакуации, и поэтому думали, что те 14 кораблей (транспортов) придут в следующую ночь.
Почему все были введены в такое заблуждение? Видимо, Новиков в той общей неразберихе до конца сам не разобрался и посчитал, что 14 кораблей еще придут. Только так можно объяснить надежды и высказывания Хомича и Пискунова, а вместе с ними и других участников последних дней обороны в сложившемся положении с приходом кораблей. С другой стороны, эта распространяемая надежда помогала драться с врагом до последней возможности.
В своем выступлении на этой военно-исторической конференции Д. Пискунов рассказал, что он занимался не только вопросами формирования резервов для обороны, но и подготовкой мест подхода катеров в Херсонесской бухте для последующей перегрузки людей на транспорты.
Согласно воспоминаниям Пискунова, временное руководство армией в составе бригадного комиссара (Хацкевича) и начальника штаба майора Белоусова разместилось в штольне берега Херсонесской бухты, где ранее отдыхали летчики с Херсонесского аэродрома. Свой командный пункт Пискунов расположил в гроте берега той же Херсонесской бухты, но в его пониженной части. По его словам, подполковник Бабушкин через восстановленную радиостанцию в 35-й батарее держал связь с Новороссийском через подводную лодку в море, ввиду ограниченной по дальности мощности радиопередатчика. Командовавший правым флангом обороны полковник Гроссман свой КП держал на 35-й ложной батарее. На все КП была подана проводная связь с 35-й батарей.
П. Моргунов отмечает, что 2 июля около 10 ч. 30 мин. штабом Черноморского флота была перехвачена радиограмма открытым текстом на волне командования СОРа: «Танки противника реагируйте немедленно Колганов». До сих пор не удалось установить, кто ее передал и кому она была адресована. Имела ли она отношение к временному руководству армией? Была ли у Бабушкина какая-то радиосвязь с войсками на фронте обороны? Эти и многие другие вопросы; связанные не только с деятельностью временного руководства армией, о работе которого, в частности, имеются пока только косвенные сведения, требуют дальнейшего изучения. Одних воспоминаний Пискунова по этому важному вопросу недостаточно. К тому же из пяти членов временного руководства армией в живых тогда остался только Пискунов. Так, например, по положению рубежей обороны за июльские дни имеются расхождения с воспоминаниями других участников обороны и архивными данными.
Подводя итоги боевых действий за 2 июля 1942 года, можно сказать, что в этот день наша оборона устояла, и в Херсонесской бухте готовились к приему сторожевых катеров.
В своем выступлении на военно-исторической конференции в части приема катеров и транспортов в Херсонесской бухте и на ее рейде Пискунов кратко отметил следующее:
«Я возглавлял всю подготовительную работу. Было принято решение принимать транспорта в районе мыса Херсонес — бухте Херсонесской. Было подготовлено 6 причалов (мест на необорудованном берегу. —
Затем на каждый причал были выделены группы автоматчиков для поддержания порядка. Был подготовлен Херсонесский аэродром для приема самолетов, так как имелись сведения, что они должны были прилететь. Был спланирован план прихода войск на посадку с фронта. Вокруг меня вырос огромный актив моряков-специалистов. Я был, собственно, центром, вокруг которого все вращалось. Со мной советовались по делам моряки-специалисты. Я был начальником 1-го причала. В штольне было 50 человек старшего командного и политического состава соединений. Принимались меры, чтобы их во чтобы то ни стало эвакуировать. Были приняты меры к тому, чтобы эвакуировать тов. Меньшикова. Он был предназначен на посадку на катер на 3-м причале, где размещался штаб руководства в эти дни»[339].
Некоторые пояснения к этим воспоминаниям. Подготовка причалов, как это следует из последующих пояснений Пискунова, заключалась в промерах глубин у берега для возможности подхода катеров вплотную
