свидетельствовал об одном: никаких признаков того, что девушка подверглась насилию, не было и в помине…
– Вот тогда папа и решил хотя бы так сквитаться с этой тварью… – закончила Лида свое невеселое повествование. – Конечно, досталось ему тогда в ментовке здорово – все ребра переломали, зато после этого нас хотя бы оставили в покое.
…Гуров вернулся к машине, сел на переднее сиденье, оглянувшись, внимательно посмотрел на Копового, сидевшего сзади. Тот, как видно, понял его настроение и молча ответил столь же внимательным взглядом. «Ну у вас тут и сволота, куда ни плюнь!.. – читалось во взгляде Льва. – Что ж вы все тут такие продажные, как распоследние шлюхи?! И ты небось тоже из этой же ублюдочной кодлы?..» – «А ты попробуй, сидя по уши в дерьме, остаться чистеньким, – говорил дерзкий взгляд Копового. – Чем вешать собак на кого ни попадя, помог бы избавиться от этой насквозь прогнившей мрази!..»
– Слушай, капитан, ты давно работаешь в угро? – нарушив затянувшееся молчание, поинтересовался Гуров.
– Уже шестой год, сразу после института МВД, – с достоинством ответил тот. – С прошлого года – замначальника отдела.
– А в связи с чем произошло повышение? – В голосе Льва промелькнула нотка сарказма.
– Во всяком случае, не с в связи с делом падчерицы Урюпца, – уловив язвительный подтекст вопроса, сдержанно улыбнулся Коповой. – Им занимался другой. Я вычислил и поймал маньяка-поджигателя, по вине которого сгорели три семьи.
Гуров снова внимательно посмотрел на капитана, но теперь уже с явным уважением. «Похоже, он парень ничего – стоящий! – отметил он про себя. – И не жополиз, и с характером, и без истерик… Значит, есть и в этом болоте на кого опереться…» А вслух спросил:
– Что ты думаешь о том случае с Лидой Урюпец? Меня интересует просто твое мнение, а не суждение сотрудника угрозыска.
– Хм… – Коповой чуть поморщился и сокрушенно вздохнул. – Гнилое, конечно, дело. Тут всякие могут быть соображения. Но о них лучше особо не распространяться… – Он выразительно указал глазами на шофера, давая понять, что такую тему лучше обсуждать без посторонних свидетелей.
Когда прибыли к городскому следственному изолятору, был уже полдень. СИЗО, некогда находившийся на окраине города, со временем оказался в центре микрорайона новых девятиэтажек. Построенное в былые времена из темно-красного кирпича здание изолятора, окруженное почти тюремной стеной с «колючкой» поверху, смотрелось весьма угрюмо, как кладбищенский склеп.
– Товарищ полковник, – шагая рядом с Гуровым, негромко заговорил капитан, – я понял, что вы имели в виду, когда спросили мое мнение о происшествии с Лидой Урюпец. Так вот, будь моя воля, Захарухин уже давно сидел бы за такие «подвиги» в тюремной камере. И не в самом лучшем ее углу. Но вся беда в том, что он – личный друг Шашеля… Ну, нашего губернатора. Поэтому, прекрасно зная, что усопший – редкостная мразь, по которой тюрьма уже давно обрыдалась, вряд ли кто смог бы отдать его под суд. Это ведь вопрос даже не правовой, а политический.
– Считаешь?
– В соседнем районе этой весной одна крупная политическая партия проводила заседание своего актива, по завершении которого была устроена так называемая «неофициальная часть», – говорил Коповой, не скрывая иронии. – Ну, и местные партийные боссы – их там было пятеро – так «нанеофициалились», что с перепою устроили групповуху. Пострадали секретарша председателя отделения и одна из местных партийных активисток. Обе, кстати, замужние. И что вы думаете? Замяли эту историю вроде на уровне аж самой Москвы… Дамам выплатили крупную денежную компенсацию и убедили забрать заявления. Что они и сделали. Правда, от одной из них тут же ушел муж… Зато не произошло громкого скандала.
– Какова, так сказать, мораль сей басни?
– А мораль такова: у нас так называемая «политическая целесообразность» всегда была и будет выше закона. Чтобы сохранить благопристойный имидж власти, слишком многие готовы закрыть глаза на любую грязь, лишь бы она их не мозолила. У нас сам Шашель не больно-то свят. Ему, кстати, тоже можно было бы задать много неудобных вопросов по части расходования бюджетных денег. Только кто их задаст? На днях его кандидатуру должны рассматривать в областной думе для утверждения на очередной срок. Утвердят как миленькие. Хотя, если по совести, ему не то что область – похоронное бюро нельзя доверить.
– Ого! Суровая, однако, оценка! – удивленно покачал головой Лев. – Слушай, тебе обязательно надо в политику. У тебя явные задатки лидера. Например, умение четко формулировать свои мысли экспромтом.
– Вот как за что-нибудь срок отмотаю, так сразу в политики и подамся… После зоны – куда ж еще? – мрачновато пошутил капитан.
Пройдя через проходную СИЗО, они попали во внутренний двор, откуда вместе с сопровождающим их сотрудником изолятора через целую череду решетчатых и сплошных металлических дверей прошли в комнатку с зарешеченным окном, где стол и стулья были намертво привинчены к полу. Конвойный привел Урюпца – лысоватого, среднего роста крепыша лет под пятьдесят. Шел Урюпец не сутулясь, смотрел прямо перед собой, явно не испытывая какой-либо боязни.
Сев на стул в центре комнаты, он безразличным взглядом окинул Гурова, а в сторону Копового даже не посмотрел. Представившись и задав протокольные вопросы, Лев неожиданно спросил:
– Скажите, Николай Афанасьевич, будь ваша воля, что бы вы сделали с обидчиком своей падчерицы?
Тот некоторое время удивленно смотрел на него, а потом, словно говорил об обыденном, спокойно ответил:
– Под горячую руку – порвал бы в клочья. Ну а так… Сдал бы в милицию. Правда, наша милиция не столько ловит бандитов и насильников, сколько уводит их от ответственности, если те стоят у власти. – И горько рассмеялся.
Краем глаза Гуров заметил, что выражение лица капитана при этих словах ничуть не изменилось – ни злости, ни досады, ни смущения не отразилось в его взгляде. Коповой невозмутимо, как бы даже скучающе рассматривал плывущие за окном облака.
– А как вы думаете, за что могли убить Захарухина?
Этот вопрос, судя по недоумевающему взгляду Урюпца, удивил его еще больше.
– Гх-м… – откашлялся он и, потерев подбородок, пожал плечами: – Не знаю… Чудно вообще-то. Вчера мне прямо сказали, что это я его убил, и приказывали в этом сознаться. Ну а вы, смотрю, вроде так не считаете. А я и вправду его не убивал. Хотя… Таким, как этот гад, нельзя жить на свете! А убить его могли за что угодно. Он ведь и в делах вел себя как бандит с большой дороги и, если чего хотел добиться, мог идти по людским головам; да и по женской части – кобель был еще тот. Говорят, женщин на его вилле перебывало не одна сотня… Так что, думаю, когда его грохнули, не один я сказал: туда и дорога.
– Ради падчерицы вы пошли на то, на что иные отцы не идут даже ради кровных дочерей. Она вам очень дорога? – серьезно, без какого-либо двусмысленного подтекста, спросил Лев.
Немного подумав, Урюпец коротко произнес:
– Да, очень дорога. Правда, вчера меня спрашивали, не состою ли я с ней в не очень пристойной связи… Вроде как я просто приревновал ее к… ну, к этому подонку, из-за чего и полез в бутылку. Кретины, как их еще назвать! На самом деле тут другое. Бог мне детей не дал, поэтому Лида для меня как родная дочь. Девочка она скромная и порядочная. У нее парень в армии служит контрактником, должен вернуться этой осенью. Что она жениху своему скажет? Ему ведь сразу доложат, да еще распишут во всех красках. Сломал девчонке жизнь, гнида, земля ему плитой бетонной…
Выйдя из ворот СИЗО, Гуров оглянулся и, как бы размышляя вслух, негромко обронил:
– Дурдом! Вот из-за такого сволочизма люди частенько и не питают особого доверия ни к нам, ни к суду, ни к прокуратуре. Отсюда и мнение, что у нас все продается и покупается. Сегодня же поставлю перед прокуратурой вопрос об освобождении Урюпца в связи с его полной невиновностью. Ну, что… Я сейчас иду обедать, потом встречаемся в гостинице, послушаем, что накопал Станислав Васильевич. И начнем делать первые выводы.
…Крячко встретился с охранниками Захарухина, которые со вчерашнего дня стали бывшими – вдова их уволила как не справившихся со своими прямыми обязанностями. Поэтому «рандеву» состоялось в одном из
