постояльцев какой-нибудь русский, он согласился посмотреть в книге, скромно потупив при этом глаза. Поскольку за книгой нужно было идти на первый этаж, а потом опять возвращаться, Гуров премировал подвижника еще одной купюрой. Через пятнадцать минут портье вернулся с книгой и, перелистав страницы, объявил, что на этой неделе в отель заселялся один приезжий из России по имени Анатолий Шрайбер, но буквально на второй день выбыл, хотя уплатил сразу за неделю.
– Мне показалось, что он вызвал неудовольствие хозяина, – туманно, но с большой важностью объяснил портье. – Между ними как будто искра какая-то проскочила. Другим-то это было незаметно, но я всегда обращаю на это внимание. Между ними как будто струна натянулась. Вам приходилось такое испытывать? По-моему, они просто не смогли находиться под одной крышей. Может быть, это из-за фамилии? Я сразу обратил внимание, что у этого приезжего фамилия такая же, как у женщины хозяина…
Гуров тоже обратил на это внимание. Через Портнова он задал вопрос, не может ли в данном случае идти речь о родстве и нет ли у Эвелины Шрайбер родственников в России? Такой вопрос страшно развеселил портье.
– Разумеется, у нее есть такие родственники, – весело объяснил он, – потому что сеньора сама из России. Она приехала сюда лет десять назад, но корни сеньоры в России. Наверное, потому они и поладили с хозяином. Да и если быть точным, то теперь у отеля на самом деле два хозяина. Сеньор и сеньора – партнеры.
– Я рад за них, – нетерпеливо заметил Гуров. – И однако же тот Шрайбер, который приехал сюда недавно, – он имел какое-то отношение к вашей хозяйке? Они общались?
Портье задумался, а потом с большим достоинством сообщил, что ничего по этому поводу сказать не может.
– В глаза это не бросалось, – заявил он. – А специально следить за хозяйкой – такое мне не могло и в голову прийти.
Гуров не слишком поверил в такое утверждение, но не стал настаивать и спросил о другом:
– Этот Шрайбер, он никогда при вас не говорил по-немецки?
Ответ поразил Гурова. Портье утверждал, что Шрайбер именно по-немецки разговаривал с кем-то по телефону.
– У нас в номерах телефоны не имеются, – объяснил он. – А в кабинке дверь прикрывается неплотно, и обычно все слышно. Нет, специально никто не прислушивается, конечно, но, если у человека есть уши, их никуда не денешь… Да, при мне сеньор дважды звонил кому-то и разговаривал по-немецки. Разговор был деловой, это несомненно, но о чем – не спрашивайте. Кроме родного, я ни одного языка больше не знаю. Не имею способностей к языкам, о чем весьма сожалею.
Гуров опять же не слишком поверил такому признанию, но сосредоточиваться на этом тоже не стал.
– А ваш сменщик – у него как с языками? – поинтересовался он.
– Пабло? – задумался портье. – Пабло свободно говорит по-французски, по-английски и немного знает русский. Уверен, что он понимает еще несколько языков. Пабло способный. У хозяйки он правая рука. Это она его сюда пристроила. Это было давно. Я пришел сюда гораздо позже. Но с Пабло у нас отношения прекрасные. Мы уважаем друг друга. Но хозяйка доверяет ему.
Гуров поинтересовался, не знает ли портье, куда съехал Шрайбер и какой багаж при нем имелся.
– Если человек может позволить себе дорогой отель, – глубокомысленно заметил на это портье, – то он, как правило, сразу же направляется именно туда. Не думаю, что сеньор Шрайбер поступил в этом случае как-то необычно. Вряд ли он переехал в отель «Ритц». Если хотите, попробуйте поискать его в «Американе». Вполне возможно, что он окажется там. Но советую быть там осторожными. По сравнению с «Американой» наш отель – детская площадка. Хотя сегодня и здесь было неспокойно. Сеньоры не забыли, что я говорил про посторонних людей?
Гуров ни о чем не забыл. Именно поэтому он ссудил разговорчивому портье еще одну купюру в надежде, что тот умерит свою разговорчивость при очередной встрече с «посторонними людьми». Расстались они почти друзьями.
– На дворе уже вечер, – рассудительно заметил Крячко, когда они остались втроем. – Я знаю, что у тебя на уме, Лева. Но, по-моему, это не очень умно – лазать ночью по сомнительным отелям. Нам и при свете дня все время дают по башке.
– Это потому, что мы сами напрашиваемся, – возразил Гуров. – А в пользу моей идеи говорит многое. Нам надо торопиться. Если Шрайбер – это тот, кто нам нужен, то он в любой момент может отсюда уехать. Продаст книги – и уедет. Если он еще здесь, мы можем получить ответ на наши вопросы. А если мы останемся этой ночью в «Эстрелле», то ничего, во-первых, не узнаем, а во-вторых, можем попасть в ловушку. Те, кто нас искал, скорее всего, придут снова. Думаете, портье потихоньку им не подскажет, где нас искать?
– А я надеялся выспаться, – мрачно заметил Портнов. – Значит, не судьба. Давайте прощаться, что ли, мужики! Пойду я куда-нибудь. Немецкого я не знаю…
– Опять ты за свое! – досадливо сказал Крячко. – Никуда я тебя не отпускаю. Считай, что арестовал я тебя по подозрению… Сам придумай, по какому подозрению. Но насчет выспаться я тебя целиком поддерживаю. По злачным местам и дома ходить не сахар, а на этом обитаемом острове – вообще опасно для здоровья. А если туда же полиция нагрянет? Нет, Лева! Торопливость нужна при ловле блох. А у нас дичь крупнее. Серьезно предлагаю тебе выспаться, а рано утром отправиться на поиски.
– А если нагрянут сюда? – спросил Гуров.
– Выставим караул, – не смутился Крячко. – Разобьемся на вахты. Двое спят, один бодрствует. По два часа. В случае, если возникнет какая-то ситуация, часовой будит остальных, и мы принимаем меры. Это разумно. И к тому же два голоса против одного.
– Черт с вами! – махнул рукой Гуров. – Может, вы и правы. Меня только одно смущает – Петр в Москве теперь ждет не дождется нашего возвращения. А мы опять застряли.
– Да уж, невезуха! – без особого огорчения поддакнул Крячко, с удовольствием заваливаясь на кровать. – Эта скотина Петлюгин уже небось в самолете шампанское жрет… А тут на голодный практически желудок спать ложись!
