отряд тараканов с топориками в передних лапках, обсуждающих важный и животрепещущий вопрос: твари ли они дрожащие, или право имеют? А перед ними лежат тапки, которыми этих тараканов, собственно говоря, и давили, и вокруг действия над которыми спор и идет.
– Так, мне точно пора, – пробормотал он, в последний раз посветил фонариком на бутылки и заметил крохотный комочек, юркнувший между прикрытыми грязным полотенцем пустыми бутылками. Раздался бутылочный звон.
– Мышь, – коротко сказал он. – Еще лучше…
– Лучше чего? – не понял сосед.
– У тебя завелась мышь, – повторил Владислав. – Отбой тревоги: черти тебя еще не беспокоят. Но с самогоном заканчивай, иначе последние мозги потеряешь. Всё, дело сделано, я пошел!
Он развернулся и зашагал к выходу. Борщ стоял перед глазами, как настоящий, и Владислав терял терпение. Желудок уже не просто урчал, а пытался имитировать звуки извержения вулкана.
– А у тебя, случаем, мышеловки нет? – поинтересовался Федор.
– Купи в магазине, – посоветовал тот. – Говорят, есть отличные модели. Глядишь, еще и своего черта за хвост поймаешь.
– Это дорого… – посетовал Федор, шагая следом за Владиславом.
– А мне-то что? – спросил Владислав, напоследок заглядывая в комнату и убеждаясь, что никакими чертями тут и не пахнет. Он сделал шаг в сторону выхода, но неожиданно споткнулся о какой-то провод. В падении он попытался ухватиться хоть за что-нибудь, лишь бы не оказаться на одном полу с полчищами тараканов. Фонарик вылетел из его руки, упал где-то и погас, а в глазах Владислава засверкали ярко- желтые огоньки: при падении он ударился головой о тумбочку в прихожей. Одновременно с этим в доме включили электричество. С кухни донесся гул заработавшего холодильника, в коридоре загорелись лампочки, из-за чего Владиславу показалось, будто весь мир взорвался огнями. Но в последний миг перед столкновением он почувствовал, что ухватился за какую-то веревочку с кисточкой на конце, хотя никакой пользы это не принесло и от падения не спасло.
Федор вежливо проигнорировал его витиеватые комментарии по поводу разбросанных проводов, тумбочек и пьяного владельца квартиры, но отдал должное богатой фантазии Владислава: сам он до подобных сравнений и эпитетов в жизни бы не додумался, ведь во всей речи не прозвучало ни единого матерного слова.
– Представляешь, – воскликнул он, – только ты упал, как свет включили. А я подумал – ничего себе, какие яркие искры у тебя из глаз посыпались!
– Еще слово, и я узнаю, какие искры посыплются из тебя, – проклинавший всё и вся за недальновидное решение помочь соседу, Владислав прижал руку к голове и открыл глаза. Потрясение от увиденного оказалось настолько великим, что в следующий миг Владислав напрочь забыл как о боли, так и о приличном чувстве голода.
Прямо перед ним, на старенькой тумбочке, давно уже просившейся на свалку (или уже отпросившейся у прежних владельцев, но перехваченной юрким соседом), стоял самый настоящий зеленый черт. Точно такой, каким его представляли авторы сатирических рисунков. Невысокий – сантиметров пятьдесят, не больше. Худощавый в меру, глаза горят красными огоньками, напоминающими пламя костра, и хвост – сантиметров двадцать, по толщине такой же, как у кошек, но с пушистой кисточкой на конце. Владислав отметил, что веревка, за которую он ухватился при падении, по ощущениям весьма и весьма напоминала этот самый хвост… да и черт, в подтверждение догадки, крайне злобно смотрел на Владислава, придерживая хвост одной рукой и осторожно его поглаживая другой. Традиционные копыта на ногах плюс легкие никелированные подковы, выступающие в роли заменителя сандалий. Довольно острые на вид рога пяти-шести сантиметров в высоту, росли вертикально и выглядывали из копны взъерошенных темных волос. Зубы такие же острые, как и рога, но не настолько длинные.
«Я, что, на самом деле схватил его за хвост при падении? – растерянно подумал Владислав, оборачиваясь, чтобы понять, где находился черт до приземления на тумбочку, и сталкиваясь взглядом с не на шутку встревоженным соседом. Судя по траектории падения и моменту, когда чертячий хвост попался под руки, получается, что черт все это время сидел на шее Федора и наверняка подхихикивал, наблюдая за развитием событий. – Только бы он не вздумал кусаться… Как я потом объясню врачам, следы зубов какого зверя они видят? Да еще неизвестно, чем он болеет, этот рогатый подковоносец? Не ровен час, заразит каким-нибудь чертячьим бешенством или адским энцефалитом – в жизни потом не излечусь и не избавлюсь от последствий».
Но черт неожиданно быстро успокоился, отпустил хвост, свесил ножки с тумбочки и закачал ими, постукивая копытами с подковами по некогда лакированной поверхности. У Владислава создавалось впечатление, что перед ним сидит ребенок. Но первое впечатление может быть обманчивым, и потому делать поспешные выводы он не стал.
Злость на Федора улетучилась вместе с болью, сменившись диким любопытством, смешанным с изрядной долей страха: до сих пор зеленых чертей наяву видели исключительно алкоголики с большим стажем. Владислав себя к таковым не относил, поэтому черти могли привидеться ему исключительно в одном случае: он все-таки надышался воздухом, пропитанным алкогольными парами до максимально возможной концентрации, и психика этого не выдержала.
– Ну, все, туши свет… – пробормотал Владислав.
Черт уловил его взгляд, растянул рот до ушей и высунул язык. Владислава пробил холодный пот: острых зубов оказалось даже больше, чем он думал. Черт с такими челюстями мог запросто перегрызть ствол векового дерева.
– Тебе в темноте лучше видно? – удивился Федор.
Владислав повернулся к нему и указал на подхихикивающего хвостатого хулигана.
– Ты видишь его?
Федор посмотрел в указанном направлении и недоуменно пожал плечами:
– Вижу, – ответил он и уточнил. – Но вообще-то, не его, а её. А что?
Владислав посмотрел на черта повнимательнее, но не обнаружил ничего, что говорило о принадлежности последнего к женской половине чертячьего рода. Даже одежда черта – брюки и футболка с надписью на неизвестном Владиславу языке – были вполне мужскими. Но, по идее, женская половина чертячьего общества не принадлежала к млекопитающим, и потому должна выглядеть так же, как и мужская – ведь черти, согласно религиозным канонам являются падшими ангелами, и потому бесполы. Но женская половина чертячьего народа все же существовала, что доказывалось фразой «катись к чертовой матери или бабушке».
Сам чертик тоже недоуменно посмотрел на Федора, а затем на всякий случай подскочил и всмотрелся в старое зеркало, висевшее над тумбочкой. Увидел свою физиономию и расплылся в довольной улыбке: никаких изменений с его организмом за прошедшее с прошлого разглядывания себя в зеркале не произошло.
– Так вы знакомы? – удивился Владислав. – Что же ты мне голову морочишь!
– С тумбой? – переспросил растерявшийся Федор. – Да как сказать… уже много лет я вижу эту тумбочку утром, днем и вечером. А иногда даже ночью.
– Сдалась мне твоя тумба! – раздосадовано воскликнул Владислав. – Разве ты не видишь, что на ней стоит черт и всматривается в собственное отражение?
Федор перевел испуганный взгляд с пустующей тумбочки на поднимавшегося соседа.
– Нет там никого, – ответил он.
– Как это, нет? – возмутился Владислав. – А это тогда что?
Он протянул руку к черту, намереваясь схватить рогатого нахалёнка, но тот показал длинный язык, высоко подпрыгнул и ловко уселся на прикрепленном к стене плафоне. Помахал ножками, пришпорил лампочку и снова показал Владиславу длинный язык, мол, фиг достанешь! Вот только не учел одно обстоятельство: плафон оказался гораздо старше тумбочки, и любой вес, превышающий вес лампочки, мог вызвать в нем необратимые изменения. Что и произошло: черная пластмасса треснула под весом черта, плафон накренился и упал на пол, разбившись на крупные осколки при столкновении с тумбочкой.
Ликование на лице черта сменилось удивлением, переходящим в непонимание, он замахал руками и полетел вслед за плафоном на грязный пол. Но в прыжке ловко развернулся и исхитрился приземлиться на
