Он встал и подошел к окну, выходящему на залив, который сверкал под лучами южного солнца. Все остальные ели, пили и веселились, разогретые вином. Лисипп приблизился к Александру.
— Двадцать шесть конных статуй…— говорил царь. — Турма [8] Александра у Граника. Должна быть воспроизведена неистовость конских ног и мощных спин, ртов, открытых в воинственном крике, рук, грозно потрясающих мечом и копьем. Ты понимаешь меня, Лисипп? Понимаешь, что я хочу сказать? Монумент будет установлен в Македонии и останется там навеки на память об этих юношах, которые отдали жизнь за нашу страну, презрев тусклое, бесславное существование. Я хочу, чтобы ты отлил в бронзе твою собственную жизненную силу, чтобы твое произведение стало величайшим чудом, какое только видели в мире. Люди, проходящие перед монументом, должны трепетать от восхищения и ужаса, как сами эти всадники перед атакой, будто это их собственные рты раскрылись в крике, летящем за пределы смерти, за пределы мрачного Аида, откуда никто никогда не возвращался.
Лисипп смотрел на него, онемев от изумления, его огромные мозолистые руки безжизненно повисли.
Александр сжал их.
— Эти руки могут создать чудо, я знаю. Нет задачи, с которой ты бы не мог справиться, если захочешь. Ты такой же, как я, Лисипп, и потому никакой другой скульптор никогда не сможет сделать статую с меня. Ты знаешь, что сказал Аристотель в день, когда ты закончил мой первый скульптурный портрет в нашем уединении в Миезе? Он сказал: «Если бог есть, у него руки Лисиппа». Так ты изобразишь в бронзе моих павших товарищей? Ты сделаешь это?
— Сделаю, Александрос, и это творение повергнет мир в изумление. Клянусь.
Александр кивнул и пристально посмотрел на него взглядом, полным любви и восхищения.
— А теперь пошли к столам, — проговорил он, беря скульптора под руку. — Поешь чего-нибудь.
ГЛАВА 11
На следующий день с большой свитой рабов, прекрасных женщин и девушек прибыл Апеллес. Он был в высшей мере изящен и несколько эксцентричен в своих ярких одеждах и с ожерельем из янтаря и ляпис-лазури на шее. Ходили слухи, что Теофраст написал сатирическую книжку, озаглавив ее «Характеры», и что именно Апеллес вдохновил его на человеческий тип выскочки, всячески старающегося привлечь к себе внимание.
Александр принял художника, пришедшего вместе с прекраснейшей Кампаспой, в своих личных апартаментах. Кампаспа все еще носила пеплос молодой девушки — единственный способ не прятать роскошные плечи и великолепную грудь.
— Рад видеть тебя в добром здравии, Апеллес, и так же рад, что красота Кампаспы по-прежнему служит для тебя источником вдохновения. Привилегия немногих — жить с такой музой.
Кампаспа зарделась и подошла поцеловать ему руку, но Александр распахнул объятия и прижал ее к себе.
— Твои объятия, как всегда, крепки, государь, — шепнула она ему на ухо тоном, который разбудил бы чувства и в трехдневном покойнике.
— У меня и кое-что другое не менее крепко, если ты еще не забыла, — прошептал он в ответ.
Апеллес смущенно кашлянул и проговорил:
— Государь, этот портрет должен стать шедевром, достойным пережить века. Или, точнее, портреты, так как я хочу написать два.
— Два? — переспросил Александр.
— Разумеется, если ты согласен.
— Сначала послушаем.
— Первый должен изображать тебя стоящим, когда ты подобно Зевсу мечешь молнии. Рядом орел, который также является одним из символов династии Аргеадов.
Царь с сомнением покачал головой.
— Государь, я хотел сообщить тебе, что и Парменион, и Евмен единодушны во мнении, что тебя следует изобразить именно в таком виде, особенно для воздействия на твоих азиатских подданных.
— Ну, если они так говорят… А другой?
— На другом ты будешь верхом на Букефале с копьем в руке мчаться в атаку. Это будет незабываемо, уверяю тебя.
Кампаспа негромко хихикнула.
— В чем дело? — спросил Апеллес с плохо скрытой тревогой.
— Я подумала о третьем портрете.
— О каком? — спросил Александр. — Двух недостаточно? Я не могу провести остаток жизни, позируя Апеллесу.
— На этом ты будешь не один, — объяснила девушка и снова хихикнула, еще более лукаво. — Я подумала о портрете с двумя фигурами, где царь Александр изображен в образе бога Ареса, отдыхающего после битвы. Его доспехи разбросаны по прекрасному заросшему цветами лугу… А я бы могла стать ублажающей его Афродитой. Знаешь, что-нибудь вроде той картины, что ты писал в доме того греческого полководца… как его?
Апеллес побледнел и исподтишка толкнул ее локтем:
— Пошли, у царя нет времени для всех этих портретов. Двух хватит с лихвой, верно, государь?
— Именно, мой друг, именно с лихвой. А теперь извините меня: Евмен заполнил весь мой день делами. Я готов позировать тебе перед ужином. Реши сам, с какого сюжета начнешь. Если верхом, то приготовь деревянного коня: вряд ли у Букефала хватит терпения позировать, даже перед великим Апеллесом.
Художник с поклоном удалился, утащив за собой неохотно плетущуюся модель, и Александр еще долго слышал ее ворчание, пока они удалялись по коридору.
Вскоре Евмен представил новых посетителей — десять местных племенных вождей, которые, узнав о смене хозяина, пришли выразить свою покорность.
Александр встал и, выйдя им навстречу, горячо пожал каждому руку.
— Чего они просят? — спросил он у толмача.
— Они хотят знать, чего ты хочешь от них.
— Ничего.
— Ничего? — озадаченно переспросил толмач.
— Они могут вернуться по домам и жить в мире, как раньше.
Один из вождей, видимо глава делегации, что-то прошептал на ухо толмачу.
— Что он говорит?
— Он говорит: «А налоги?»
— О, что касается налогов, — с готовностью вмешался Евмен, — они остаются прежними. У нас тоже есть расходы, и…
— Евмен, прошу тебя, — прервал его Александр. — Не нужно вдаваться в излишние подробности.
Племенные вожди немного посовещались между собой, после чего заявили, что очень довольны; они пожелали могущественному господину всяческих благ и поблагодарили его за благосклонность.
— Спроси, не желают ли они остаться на ужин, — сказал Александр.
Толмач перевел.
— И что?
— Они благодарят за приглашение, государь, но отвечают, что путь их долгий, а им нужно домой — доить коров, помогать кобылам ожеребиться и…
— Понятно, — прервал его Евмен. — Неотложные государственные дела.
— Поблагодари их за визит, — завершил беседу Александр, — и не забудь дать им щедрые подарки в знак нашего гостеприимства.
— Какие подарки?
— Не знаю. Оружие, одежды, — что найдешь нужным, но не отпускай с пустыми руками. Это патриархальный народ, и они ценят хорошие обычаи. А у себя дома они цари, не забывай.
Ужин подавали после захода солнца, когда Александр закончил первый сеанс позирования для Апеллеса на деревянном коне. Он счел, что великий мастер решит начать с более трудного.
— А завтра отведите меня в конюшни и выведите для меня Букефала: он тоже должен попозировать, —
