совместной жизнью. Ей было радостно возвращаться домой – в обшарпанную квартирку, наполненную ветхой мебелью и скверным запахом соседской стряпни. Это было замужество, о котором она всегда мечтала, но на которое никогда и не надеялась. Первые два года все шло замечательно. А потом Анна обнаружила, что беременна. Они были очень осторожны, к тому же Анна прекрасно знала свой цикл – с точностью до часа, им и в голову не приходило опасаться случайной беременности.
Она знала, когда это произошло. У Хью как-то выдалось четыре свободных дня подряд, что случалось очень редко, и они укатили за город, в летний домик семьи Хью в штате Мэн. Для Анны это был самый счастливый период. Каждый день они гуляли по пляжу, ели омаров при сияющем золотистом вечернем свете, растворяясь в шелесте и шипении приходящих из океана волн.
Анна никогда не представляла себя в роли матери, и бездетный брак вполне ее устраивал. Мысль о вечно орущем ребенке вызывала чувство паники. Ей казалось, что ее загнали в ловушку.
Анна не смогла заставить Хью даже обсудить возможность аборта, он и говорить не хотел об этом. Вместо этого он пытался переубедить жену:
«Дорогая, ничего же не изменится. Мы просто поменяемся ролями: я поступлю в ординатуру, а ты будешь учиться дальше. Для ребенка мы наймем няню».
В итоге все пошло совсем не так. Он начал работать хирургом-ортопедом в Бостоне. Анна родила дочку, названную Поппи в честь бабушки Хью, и готовилась приступить к занятиям. Но ребенок полностью истощил ее силы. А были еще ужины с новыми коллегами Хью и общественные мероприятия для докторов и их жен, а еще клубы, в которые он настойчиво пытался ее записать, включая даже один, называвшийся «Клуб докторских жен».
Анна его высмеивала, а он отчаянно пытался ее уговорить, признавая, что это просто сборище скучающих женщин, не обязывающее ее ни к чему, кроме полуденных чаепитий и участия в паре благотворительных акций.
– Как ты вообще можешь просить меня участвовать в чем-то подобном? – возмущалась она. – Ты проявляешь так мало уважения к тому, что я есть, что я вынуждена подумать о том, понимаешь ли ты меня вообще.
– Анна, – сказал он спокойно, – милая моя Анна.
В конце концов он победил – хотя Анна и не воспринимала это как свое поражение, просто она любила его и решила ему уступить. Раз в месяц она наряжалась и отправлялась в клуб, высиживала свое до конца, слушая бесконечные разговоры о походах по магазинам, украшениях и подозрениях по поводу красивых и хищных медсестер. Теперь, двадцать пять лет спустя, Анна все еще заглядывала к ним изредка. Ничто не облегчает груз прожитых лет так, как стойкое отвращение к кому-либо на протяжении почти тридцати лет.
Анна вытряхнула из пачки еще одну сигарету и прикурила.
– Мне пятьдесят три – вот занудство! – сказала она. – В общем, поскольку моя бессонница снова со мной, можешь позвонить мне попозже, если захочешь.
– Чем ты сейчас займешься?
Анна затушила окурок в горшке с геранью:
– Проверю контрольные, потом поиграю, если еще не все забыла. Я вернулась в наш оркестр, и у нас в программе Рахманинов, я отстаю от остальных, даже если бы и не пропустила первых двух репетиций.
– О! – Грета невидящим взглядом смотрела на улицу. Анна обняла ее:
– Все будет хорошо. Звони или просто заходи в любое время. Прошлой ночью я не спала до четырех.
– Хорошо. Спасибо за вечер.
– Спасибо, что отменила вечеринку. – Анна пошла в дом, чтобы забрать жакет и сумку.
– Эй! – окликнула ее Грета. Анна обернулась.
– Ты уронила это, – Грета протянула ей шпильку.
– Ну вот, опять, – пробормотала Анна, и ее рука сама потянулась к дырке в подкладке кармана.
Дома она не стала включать свет и просто сидела в темноте. Анна не достаточно устала, чтобы лечь спать, но и не была настолько бодра, чтобы заниматься музыкой или просматривать две дюжины контрольных по вирусологии. Она сбросила туфли и пошла в спальню. На телефонном аппарате мигала красная лампочка – новые сообщения. Возможно, это Грета, только она звонила в эти дни. Анна нажала на кнопку прослушивания.
«Мама, это Поппи. – Последовала пауза. – Я надеюсь, ты мне перезвонишь. Это и вправду важно».
Сквозь голос Поппи невнятно пробивался детский голосок, наверное Флинн, ее внучка, с которой она никогда не встречалась. Где-то должна была лежать ее фотография – совсем малышки. А сейчас Флинн уже около десяти. Анна взяла себя в руки. Поппи оставила свой номер, код – 907. Что это за штат? Второе сообщение было также от Поппи: «Привет, это снова я. В принципе я могу оставить свой вопрос на автоответчике. И если ты не перезвонишь мне в ближайшее время, значит, ответ – «нет». Марвин, Флинн и я хотели бы приехать. Этим летом. На пару недель. Надеюсь, скоро пообщаемся».
Анна села на кровати, и все страхи этого вечера сплелись вдруг в тошнотворный плотный комок где-то в глубине живота. Она не видела дочь двенадцать лет. Иногда от нее приходили открытки, но последние пять лет Поппи вообще не давала о себе знать. И вообще, когда умер Хью, Анна почувствовала, что это все равно как если бы ее дочь умерла вместе с ним.
Поппи ушла из дома в восемнадцать лет с Марвином, чудаком, который позвонил в ответ на газетное объявление Хью о продаже старенького микроавтобуса «Фольксваген», лет десять уже ржавевшего на заднем дворе. Анна прекрасно помнила день, когда Марвин Блендер появился в их доме. Стоял октябрь, Хью болел, Поппи только вернулась из Европы с героиновой зависимостью. Это было худшее время в жизни. Спустя месяц после возвращения Анны и Хью из летнего домика в штате Мэн они узнали, что причиной чрезвычайной усталости и головных болей Хью, на которые он жаловался и думал, что это от переутомления и стресса, была саркома. Анна сама взяла у него кровь на анализ. Число лейкоцитов было таким высоким, что слайд напоминал картины Моне, клетки были словно покрывало из водяных лилий.
