– Сережи Трофимова, – пояснил Гуров, доставая из нагрудного кармана пиджака вчетверо сложенный лист бумаги. – Он сейчас тоже в ИВС парится. Вот ксерокопия его чистосердечных признаний. Возьми, почитай на досуге.
– Вот что я повешу на стену! – горящими глазами посмотрел на Гурова Крячко. – Чистосердечное признание Сережи Трофимова. Ты его Дацуку не давал читать?
– Нет, – ответил Гуров и, поперхнувшись дымом, закашлялся. Дым попал и в глаза, заставив полковника прослезиться.
– Не давай пока. Ладно? – попросил Крячко, постучав пальцем по бумаге. – Так, стало быть, Шапито знает и заказчика и убийцу?
– Может быть, и нет, но поговорить с ним надо.
– Уж, пожалуйста, Лева, поговори. У меня у самого руки заняты...
– Обязательно.
Они еще несколько минут поболтали о тюремной жизни, о глупых инструкциях, запрещающих порой самые необходимые вещи, о распорядке, о том, что можно и чего нельзя приносить Крячко, а после этого Гуров и его друг расстались. Льву Ивановичу надо было спешить на встречу с Хромушиным.
Глава 7
В этот вечер Шапито и Михей, единственный из уцелевших его подручных, вынуждены были искать новое убежище. Страшное и вместе с тем вполне реальное столкновение с грозным полковником Гуровым произошло. И теперь над головами обоих беглецов, идущих по окраине села и никому здесь не знакомых, навис, как дамоклов меч, не менее реальный срок. Да, вполне реальный и неизбежный. Судьба привычно затрубила в свой рог и опять звала битого-перебитого мужика без имени и фамилии по прозвищу Шапито на Колыму. За ним потянет срок и этот малолетка, который семенит сзади. Ему, правда, придется сидеть где- нибудь в Туле или Ростове. Суд, слезы, угрозы... И ведь не убивал никого, а отвечать придется. Никуда не денешься.
Вечернее солнце коснулось далекого горизонта. Кружил листопад. Холодный ветер неприятно обдувал им щеки, а от железнодорожного полустанка протяжно, сухо свиснув, тронулась электричка, загромыхав кавалькадой смыкающихся дверей.
Михей и Шапито прибыли в Верхние Бабушки, которые живописно раскинулись на окраине Москвы. Раньше поселок был дальним пригородом столицы, но с тех пор Москва непрестанно росла. Однако ни один пассажирский поезд не останавливался на этой платформе, как это было и пятнадцать лет назад. Шапито и Михей добрались до полустанка электричкой. Еще какое-то время они шагали навстречу ветру в самый конец села, пока не уткнулись в старую обветшалую избушку. На нее горько было смотреть, крыша просела и перекосилась, окна были едва ли не вровень с землей, стены расползлись в разные стороны.
Два-три часа назад рядом с избой буксовал «Кировец». Он оставил за собой две огромные колеи, завалил улицу грязью и уехал. Шапито молча шагал за Михеем. Он был злой и очень усталый. Его правая рука лежала на ледяной рукоятке пистолета. Он низко наклонил голову, ссутулился и пер, почти не видя дороги. Холодный ветер пронимал его почти до костей.
Михей проворно перескочил через забор у избы. Ключи от входной двери звякнули у него в кармане и едва не упали в грязь. Эти ключи пожилой таджик, хозяин дома, вручил Шапито неделю назад. Отдал, чтобы тот приглядывал за жильем, а сам отбыл на историческую родину. Вроде как за урюком.
– Сюда, что ли? – спросил Михей.
– Да.
Ударом ноги Михей попытался открыть покосившуюся калитку, но та в ответ на его действия хрустнула и сломалась. С возмущенным видом через открывшейся проем во двор дома прошел Шапито.
– Ну и чего ты наделал? – недовольно спросил он. – На фига ты ее поломал? Объясни.
– Да я и не ломал, – неожиданный наезд застал Михея врасплох. – Она сама поломалась.
Михей попытался свести все к шутливой отговорке. Дескать, силу девать некуда. Но Шапито все это время долго и презрительно смотрел на него, едва сдержавшись, чтобы не врезать товарищу по физиономии.
– Не выставляй свою дурь напоказ. Она на хрен никому не нужна. Лучше учись следы заметать, чтоб никто не знал, кто ты есть! – настоятельно порекомендовал он, и Михей живо кивнул, словно сразу понял, о чем ему говорили.
Он еще не до конца осознавал тот факт, что уже является преступником, который обязан все время скрываться, и что ему больше не видать ни свежих огурчиков, ни маминого холодца. Он вел себя как мальчишка, который не подозревал, что детство-то уже кончилось.
Шапито был в клетчатой кепке и длинном серо-белом плаще, который он успел сорвать с веревки во дворе дома, откуда они убежали. Михей, молодой человек невысокого роста, был вообще в одном свитере и с непокрытой головой. Они быстро прошли через двор и поднялись на крыльцо. Михей достал ключи и замерзшими руками отомкнул замок. Пока он открывал дверь, Шапито повернулся к нему спиной и зорко посмотрел, не идет ли кто по их следу. Никого не было. Дом находился в непролазной глухомани, разум отказывался верить, что и это тоже Москва. Шапито казалось, что стоит пройти еще немного пешим ходом, и их взорам откроется самая настоящая тайга.
В действительности так ничего и не поняв из того, что ему сказал Шапито, Михей, будто мстя за постоянные нравоучения, вновь толкнул дверь ногой. Она, тяжело скрипя, открыла взору летнюю веранду, с которой и начиналось жилище таджика. Шапито тут же развернулся и влепил Михею пинок. Такой, что тот влетел в дом, на ходу гремя в темноте чугунками и ведрами. Шапито еще немного постоял на пороге, прислушиваясь к напряженной тишине, и беззвучно нырнул в дом.
В доме было ужасно холодно. Надо было топить печь, но ни у Шапито, ни у Михея сейчас просто не было сил этим заняться. Усталые, с тяжкой тревогой на душе, они повалились на диван и на кровать, стоявшие по разные стороны низкого темного зала. Во всем ощущалась какая-то нечистота, хотя с виду комната казалась вполне ухоженной.
Шапито выбрал кровать. Он повесил на край ее спинки свою кепку и, скрестив ноги, сунул руки в рукава плаща. Михей стянул с дивана плотное покрывало и набросил его на плечи, как плащ-палатку. Оба устроились на постелях, не снимая обуви.
