– я его знаю как облупленного. А уж если бы она его как следует приголубила, он наверняка бы пустил слюни и распахнул перед ней все тайники. Правда, план чуть не сорвался, потому что, подвыпив, Виталий попросту не заметил моей подружки, хотя она была в таком броском платье. Спасибо, выручил этот олух Курносов. У него на баб тоже повышенное слюноотделение. Ну, а остальное было делом техники. Бедняжка Евгения была мастерицей по части совращения малахольных мужчин.
– Я представляю, – сказал Гуров. – Но вы-то мужчина хоть куда. С вами она не справилась.
– Это вы толкнули меня на такой шаг, – сказал журналист. – Я не собирался ее убивать. Мы должны были уехать за границу вместе. Но вы раскопали ее сестру, ее адрес… Признаться, в этот момент я немного запаниковал и сделал ошибку.
– И не одну, Геннадий Трофимович! – перебил его Гуров. – А зачем вы угоняли машины, заставляли сестру Смеловой шляться возле клуба, нацепляли на себя бороду, как Карабас-Барабас? Пытались перевести стрелки на Курносова? Очень, очень по-любительски! Вы, наверное, и сами не понимаете, что заставляло вас делать эти глупости? А я вам скажу – страх. Вы знаете, совершать преступления – это целая наука, тоже не каждому дано. Но ничего, посидите за решеткой, пройдете тюремные университеты и еще, глядишь, выйдете каким-нибудь вором в законе! Вот это будет карьера – всем на зависть!
– Вы смеетесь, – мрачно сказал Канунников. – А я вам скажу, что будет. Никто меня под суд не отдаст. Все будет решено тихо и по-семейному. И дело мое прикроют, и про колье никто и словом не обмолвится. Так что вы зря стараетесь, полковник Гуров!
– Вы рисуете картину нашего правосудия слишком мрачной! – заметил Гуров. – Мне даже не по себе становится. Но, раз уж мы так разоткровенничались, может быть, скажете, где именно вы припрятали колье и прочие ценные вещи – как, например, доллары с отпечатками пальцев Смеловой. У нее же были доллары, верно?
Канунников побледнел как полотно и ничего не ответил.
– Стас, ты записал весь наш разговор? – спросил Гуров, обращаясь к своему напарнику.
Крячко кивнул, а Канунников дернулся как ужаленный, обнаружив присутствие в комнате еще одного человека. На лице его нарисовалось полное отчаяние.
– Тогда поезжай немедленно к Петру и продемонстрируй ему запись. Пусть присылают сюда людей из прокуратуры. Сюда и в аэропорт. Если возникнут какие-то трудности, пусть министр звонит мне – я дам необходимые пояснения. Нужно обязательно найти это колье – при свидетелях, черт возьми!
Канунников замкнулся и больше не проронил ни слова. В мрачном молчании прошел целый час. А потом зазвонил мобильный телефон Гурова.
Журналист вздрогнул и со страхом поднял глаза. Гуров поднес трубку к уху и услышал голос министра Панченко. Сановник был зол до крайности.
– В чем дело, полковник Гуров? – с тихой ненавистью спросил он. – Вам не кажется, что это слишком большая честь – министр звонит какому-то сыщику? Не слишком ли вы зарываетесь?
– Вы же позвонили, – хладнокровно сказал Гуров. – Значит, сочли, что это необходимо. Вы уже проверили багаж, который погрузили в самолет?
– Какой багаж? Что за чепуха? – после паузы спросил Панченко. – Минутку, мне звонят по другому телефону…
Прошли томительные пять-шесть минут, прежде чем голос министра вновь зазвучал в трубке. Теперь он был не столько злым, сколько растерянным и утомленным.
– Сейчас мне звонил ваш министр, – сварливо сказал он. – Лихо вы действуете, полковник Гуров! Боюсь только, показания, добытые таким путем, не примут ни в каком суде.
– Вашему племяннику будет предъявлено обвинение, а больше мне ничего и не надо. Даром, что ли, я пашу огород третий десяток лет? Остальное сделает экспертиза и следователи.
Панченко долго молчал, а потом вдруг спросил:
– Этот щенок действительно украл колье моего сына?
– Получается так, – ответил Гуров. – Откройте багаж, найдите сумку с фотоаппаратурой. Но я бы советовал прежде дождаться представителей прокуратуры. Вы же не собираетесь покрывать убийцу, Андрей Борисович?
Опять наступила долгая пауза, а потом министр сказал:
– Пусть пьет свою чашу до дна. Я умываю руки.
Канунников все понял по глазам. Голос его вдруг зазвучал жалобно и заискивающе, точно говорил совсем другой человек.
– И что же теперь делать? – безнадежно проговорил он.
– Готовьте в уме чистосердечное признание, – посоветовал Гуров. – Облеките его в законченную форму, чтобы без помех перенести на бумагу в кабинете следователя.
