бассейна в Руре ставит Западную Германию в чрезвычайно выгодное положении при ведении переговоров». Конечно, американцы могли продавать на Европейском континенте свой уголь, и действительно продавали его, притом дешевле рурских промышленников, но качество американского угля было явно ниже, чем у них. Этот вид топлива тогда пользовался большим спросом во всех европейских странах, где быстро восстанавливалась и развивалась промышленность.
Таким образом, в начале 1959 года «пятерка» превратилась в «шестерку». В Брюсселе, в штаб-квартире Европейского экономического сообщества, представитель Бонна был официально представлен Вальтеру Хальштейну, бывшему офицеру вермахта, который теперь стал президентом Общего рынка. В Руре торжествовали: ясно было, что здешние магнаты приобретут доминирующее положение в новом союзе. Французских промышленников они всерьез не принимали, а два сильных конкурента – США и Англия – находились за его рамками. Бывший рейх, уменьшенный в размерах, был теперь экономически тесно связан с Западной Европой. Экспансия на Восток, в отличие от прежних времен, была теперь неосуществима, и страны Запада могли стать единственными реальными партнерами ФРГ. Конечно, это не означало, что немцы пламенно полюбили свободный мир. Для Круппа и его соотечественников это был брак по расчету, и новые партнеры Германии хорошо понимали, что она может быстро отказаться от этого союза, когда он станет ей невыгодным. Скептики оставались при своем мнении. «Нэйшн» писала, что «Крупп может стать монополистом и принять участие в создании новой агрессивной Германии», а публицист Т. Уайт мрачно заметил, что, если «немцев снова захлестнет океан националистических эмоций, как с ними уже случалось, тогда новый европейский союз окажется бесполезным, и лучше бы его не создавали». Временами кризисы «холодной войны» затмевали тот факт, что при всех противоречиях между Россией и США ни одно их столкновение не переросло в открытый «горячий» конфликт, тогда как Германия представляла единственную великую угрозу миру в XX веке. Если бы Бонн разрушил НАТО, американцы пострадали бы от этого, но не имели бы оснований слыть мучениками. Следует всегда внимательно читать ту часть контракта, которая напечатана мелким шрифтом.
Глава 30
Самый могущественный человек Общего рынка
Альфрид Крупп вошел в Общий рынок как богатейший и самый могущественный промышленник Европейского экономического сообщества. Его концерн был одним из семи крупнейших фирм, имеющих более чем четырехмиллиардный оборот, причем только он один находился в единоличной собственности. Крупп и его сателлиты – рурские промышленники добывали половину угля, потребляемого в ЕЭС, и теоретически Альфрид, просто дав приказ Бейцу, мог бы остановить три из четырех грузовых судов, приходящих в роттердамский порт или покидающих его. Конечно, он не делал ничего подобного. Эти грузы были слишком нужны ему самому. Европейское сотрудничество приносило прибыль, и Крупп с энтузиазмом занялся новым делом. Даже на товарных вагонах поездов, которые курсировали между заводами Круппа, стояло клеймо ЕЭС. Чтобы доказать, что он в первую очередь европеец, Крупп стал приобретать оборудование в других пяти странах, прежде всего – станки во Франции. Конечно, его стали приглашать в Брюссель, на заседания, где фиксировали цены, что вызвало некоторое замешательство в Лондоне.
Однако для самого Альфрида это все было так, между прочим. Главной же для него в это время являлась сложная сделка, которая в случае удачи давала бы ему право на памятник, равный прадедовскому. «Час икс» наступал 31 января 1959 года. Именно к этому утру он обязался избавиться от своих угольных шахт и стальных заводов. Уже пять лет Крупп планировал сделать нечто противоположное, однако его стратегия и тактика были так сложны, что сбили с толку союзников, соотечественников и даже родных и друзей. Разговоры обычно сводились к тому, что Альфрид Крупп фон Болен унд Хальбах – это вам не австрийский ефрейтор, а член четырнадцати аристократических клубов. Он многократно заверял Лондон, Париж, Вашингтон, что принял на себя моральное обязательство и намерен выполнить его. И чтобы человек его происхождения и воспитания оказался способен на вероломство – нет, это невероятно.
Тем не менее Альфрид оказался способен на это. Кстати, при желании можно было догадаться. Вот примеры. Говоря о себе во множественном числе, подобно монархам, Альфрид заявил: «Ускорение экономической интеграции приносит нам не так уж много новых возможностей, но больше риска. И все же мы положительно относимся к Европейскому сообществу в интересах международного сотрудничества». Бессмыслица. На самом деле заравнивание таможенных барьеров несло ему великолепные новые возможности, причем вовсе без риска. Кому, интересно, он морочил голову в Брюсселе? Обращаясь к трем сотням заводских юбиляров (такие собрания стали поводом для политических заявлений), Альфрид снова важно заявил, что не мог бы нарушить слово, данное в Мелеме, и снова говорил, как бы ему хотелось освободиться от этого обязательства. К удивлению тех, кто знал текст документа, Крупп сказал, что договор не имеет обязательной силы. И добавил многозначительно: «Мы хотим вступить в Общий рынок на равных с другими крупными предприятиями и конкурировать с ними». Это был один из первых признаков намерения нарушить слово, первый шаг к тому, что станет известно как «аннулирование подписи Круппа», чтобы подорвать Мелемский «диктат» (в свое время в Германии так именовали Версальский договор) и дать концерну подобающее место под солнцем.
Слишком многое в его речах не совпадало с его делами. Что же он сделал? Он завершил крупные операции по продаже двух шахт за два месяца до истечения пятилетнего ограничительного срока. На Сене и на Потомаке забеспокоились; в палате лордов был сделан запрос. Газета «Ивнинг стандарт» в передовой статье писала: «Какой смысл для англичан потакать Круппу? За прошедшие годы он добился процветания, но ничем не засвидетельствовал, что он стал другим человеком».
Но Альфрид вовсе не собирался меняться. Англичанам следовало бы также задаться вопросом: кому, собственно, он продал шахты? Шахта «Эншер-Липпе» перешла во владение синдиката «Гибернер», в котором, благодаря финансовой системе Эрхардта, контрольным пакетом владело государство. Имея в виду особые отношения между Эссеном и Бонном, можно было ожидать, что архитектор «экономического чуда» продаст шахту обратно прежнему владельцу.
А вот вторая сделка вообще должна была сильно насторожить промышленный мир, потому что ясно показывала: что-то затевается в Руре по-крупному. Шахта «Константин Великий» всегда была одним из самых доходных предприятий фирмы. Альфрид же решил, как тогда казалось, избавиться от нее, хотя она одна могла обеспечить коксом три четверти металлургических заводов, владельцем которых он считался, несмотря на Мелем. Он передал права в начале 1954 года, менее чем через год после подписания соглашения. Уже чудеса. Однако шахтой теперь владели другие люди. Любой европейский промышленник вытряхнул бы свой сейф за один участок «Константина». Альфрид продал все целиком одной фирме, причем той, которую Большой Крупп (купивший когда-то эту шахту) ненавидел пуще, чем всех оружейников Европы – своих конкурентов. Это синдикат Якоба Майера в Бохуме.
Чтобы понять смысл сделки, надо вспомнить историю этого предприятия. Бывший часовщик Майер еще в 1830-х годах научился производить высококачественную сталь в слитках. Во время Парижской выставки 1855 года обнаружилось, что он является единственным серьезным конкурентом Круппа. Майер был человеком очень благочестивым и предпочитал отливать не пушки, а церковные колокола. Кроме того, он верил в коллективизм и сделал свою собственность акционерным обществом, проведя учредительное собрание в Бохуме. Майер скончался в 1875 году еще не старым, оставив свой капитал лютеранской церкви, поскольку не имел наследника.
В 1933–1945 годах, в рамках проведенного Гитлером принудительного «укрупнения», Бохумский синдикат потерял самостоятельность, став частью «объединенных стальных заводов». Но у крупповцев хорошая память. И Эрнст Шредер подумал, что продажа шахты была профанацией. Его проницательный брат Иоганнес Шредер, соглашаясь, все-таки не мог себе представить, зачем это нужно и что будет дальше. А Бейц, совершеннейший чужак в Руре, вообще ничего не понял, и вот Альфрид его просветил. В Руре всего три фирмы могут делать настоящую сталь. Но завод Круппа разрушен, другие демонтированы, и только Бохумские заводы почти не пострадали от бомбардировок, а потом управляющий убедил англичан, что было бы хорошо сохранить их как память: ведь там делали колокола для церквей. Синдикат выделили из объединения, он снова стал акционерным обществом и быстро добился процветания. По мнению Альфрида, это предприятие могло бы в перспективе послужить ему хорошей компенсацией за потерянную собственность. Бейц, конечно, поддержал патрона, он только не знал, с какого конца можно ухватиться. Альфрид рассказал еще одну старую историю – как в свое время его дед в 1882 году захватил заводы Грузона. Грузон также создал акционерное общество, и Круппы, с их-то деньгами, быстренько скупили все
