гнусавый голос, он призвал аудиторию оставаться «верными традициям Дома Круппов, во славу имени Круппа, во славу нашей промышленности и на благо германского фатерланда». Затем, пригладив свои кудри двумя резкими движениями здоровой правой руки, он воскликнул: «Дому и фирме Круппа: ура, ура, ура!» Присутствующие вскочили с мест и проскандировали в ответ: «Да здравствует кайзер и рейх!»
Каждому из гостей был преподнесен экземпляр юбилейного издания «Крупп. 1812–1912» – огромная книга, где прославлялись достижения дома и фирмы. Второй день был посвящен выставкам, показу техники и длительным банкетам во временном зале, сооруженном для данного случая в южной части территории виллы «Хюгель» с видом на медленно текущий Рур. Но как только выдавалась возможность, Густав и Берта ускользали от кайзера и уходили в рощу. Они репетировали представление. Густав решил увенчать третий день празднований рыцарским турниром в феодальном духе – не инсценировкой, а подлинным действом. Представление называлось «С нами святая Варвара! С нами святой Георг!» по именам покровителей боевой доблести. Участники турнира должны были орудовать настоящими копьями, способными наносить настоящие раны. Целый месяц дюссельдорфская костюмерная мастерская работала в несколько смен, чтобы одеть всех подобающим образом. Берта должна была нарядиться средневековой дамой, администраторы – вассалами, а избранные крупповцы – ландскнехтами. Сам же Густав имел сделанные по мерке, отшлифованные до блеска латы из высокоуглеродистой стали; никто из его противников не смог бы пробить эти доспехи.
В то время не слишком стремились к эстетике, но все же такая бесшабашная демонстрация безвкусицы была несколько чересчур. Эрнст Хокс, прочтя сценарий, в ужасе бросился к Густаву. Турниры – анахронизм для истории Круппов, убеждал он, тряся своей коротко стриженной головой со щетинистой бородой. Последний документально зафиксированный рыцарский турнир состоялся в Германии во времена правления Максимилиана I, который умер в 1519 году, почти за семь десятилетий до появления первого Круппа в Эссене. И первые поколения семьи Крупп вообще не имели отношения к той здравице, которую Германия провозглашала теперь. Литейные цеха, прокатные станы и дымовые трубы – гораздо более подходящие символы. Воины уже не сражаются больше в седле с копьями, алебардами и шпагами в руках. Если бы они вернулись к этому обычаю, концерна «Фридрих Крупп» уже не было бы в числе работающих предприятий. Густав стал колебаться, но перестраиваться было поздно: слухи о предстоящем зрелище уже дошли до кайзера, и он с восторгом зачитал высокопарный пролог Гугенберга: «Глаз Вашего императора снова взирает на нас и гордо следит за победным шествием нашего промышленного предприятия… К достоинствам нашего народа, которые должны быть переданы молодым и энергичным людям, относится также древняя германская доблесть и любовь к оружию».
Это вполне соответствовало любви его величества к средневековым манерам. Император направился в свои апартаменты и выбрал самый яркий мундир, самый блестящий шлем, самый острый клинок и самый страшный на вид кинжал. Даже Хокс уже согласился с тем, что турнир можно как-нибудь провести, так что бригады «скорой помощи» в больнице Круппа были готовы забирать раненых.
На следующий день его императорско-королевское величество вошел в императорскую ложу вооруженный до зубов. Берта села между ним и рейхсканцлером, императрица – рядом с Марго. Во втором ряду были Тирпиц, военный министр фон Геринген, глава гражданского правительства фон Валентини, статс-секретарь финансового ведомства рейха и глава рейхстага. Дальше – офицерский корпус. Специальные места были выделены для иностранцев, представлявших страны-партнеры, но всем остальным в выборе мест оставалось полагаться на удачу. Так, американцы и австралийцы примостились за столбами, за штрафной линией. Высокопарное письменное обращение Густава было роздано зрителям, и его копия хранится в семейном архиве, дань веры человека в свой собственный талант. Его первые строки звучали следующим образом:
Его первенец Альфрид, которому еще не исполнилось пяти лет. скакал на маленьком сером пони. На фотографии, сделанной во время репетиции, видно, что он одет как паж; на голове венок из листьев, лицо озабоченное. Возвышаясь в своем дамском седле, Берта взирает на него с обожанием. Она выглядит как персонаж из любительского спектакля «Принц-студент». Густав не обращает ни на кого из них внимания. В полном вооружении и с широким мечом он сидит в седле, под ним огромных размеров жеребец. Густав производит впечатление человека, который знает, что может упасть с коня в любой момент, и сидит как каменный.
Он не упал, потому что так и не поскакал. В тот момент, когда команда из рабочих уже готова была водрузить Густава в латах на коня, появился запыхавшийся курьер с депешей для господина фон Валентини. В течение двадцати лет инженеры предупреждали управляющих рурскими каменноугольными шахтами о необходимости бороться с угольной пылью, периодически поливая шахты водой. Число случаев заболевания силикозом – легочной болезнью, которой подвержены шахтеры, было угрожающе велико, а опасность взрыва рудничного газа все нарастала. Теперь случилось неизбежное. Взрыв произошел в Лотарингии, в шахте около Бохума; погибло ПО шахтеров. В зрительской ложе возникло замешательство. При данных обстоятельствах, высказали свое мнение советники Вильгельма, веселье здесь может быть неправильно истолковано его подданными. Его величество согласился с этим. Он неохотно удалился в императорские апартаменты, чтобы снять с себя латы, оружие и прочую рыцарскую атрибутику. Берта ускользнула; мастера-механики освободили Густава от турнирных доспехов, а сын Альфрид был снят со своего пони и передан на попечение гувернантки.
Если бы трагический случай на шахте не испортил турнира, Альфрид, несомненно, показал бы, на что способен. Его обучали верховой езде, как обучают членов королевской семьи, – каждый день по сорок пять минут тренировки под руководством опытного инструктора, который, будучи человеком незнатным, ехал трусцой несколько позади своего ученика, вежливо призывая: «Господин Альфрид, вперед! Господин Альфрид, носки вниз!» Второй ребенок Берты умер через несколько месяцев после рождения, так что мальчику уделялось особое внимание. Он управлялся со своим пони более искусно, чем Густав со своим жеребцом. Не привели бы его в замешательство и внушительные одеяния участников турнира. С того момента, как Альфрид начал себя помнить (да и задолго до этого), он был в центре всеобщих забот. В Руре перед ним преклонялись больше, чем перед кронпринцем в Берлине. Правление в ответ на объявление Густава о рождении Альфрида выпустило помпезный бюллетень с выражением пожелания от имени 50 тысяч крупповцев, чтобы «благословение Божье» снизошло на будущего Круппа.
Крестины Альфрида были событием национального масштаба. Были выпущены программы и приглашения, забронированы места в зале первого этажа. Присутствовали все сановники, которые были ранее на свадьбе Берты, а позднее посетили неудавшийся турнир Густава, и сам кайзер предстал в качестве крестного отца ребенка. В программе давались разъяснения выбора каждого из имен: Альфрид – в честь прославленного великого деда, Феликс – в честь брата Маргарет, а Эльвин – в честь брата Густава. Отец ребенка лично составил расписание церемонии, где подчеркивалось, что Альфрид Феликс Эльвин фон Болен унд Хальбах, который однажды станет Круппом фон Болен унд Хальбах, будет крещен сразу же после рождения. С тех пор всякое, даже самое мелкое сообщение о нем в печати приобретало значение для всего рейха. Решение последовать примеру Фрица и добавить якорь к своему гербу было расценено как добрый знак; германский военный флот набирает силы, и Британия будет изгнана с морей. Когда Берта шествовала по центру Эссена, все смотрели на ребенка, который следовал за ней; взиравшие на него домохозяйки прекрасно знали, что будущее их собственных детей когда-нибудь окажется в руках этого малыша.
Благодаря страсти Густава вести записи, сохранилась масса сведений о ранних годах жизни мальчика, которому суждено было стать самым могущественным из Круппов за всю историю династии, идолом немецкой молодежи в другом, еще более зловещем рейхе. Добросовестная рука отца отметила, что Альфрид при рождении имел рост двадцать два с половиной дюйма; его рост измерялся каждый год в день рождения до совершеннолетия, когда он уже был выше шести футов. Первыми книгами, с которыми он познакомился, были «Путешествия Гулливера» и произведения Карла Мэя, немецкого Фенимора Купера: «Махди», «В Судане» и «Непревзойденный Верная Рука-П». Но одно наблюдение Берты стоит всех фактов, подобранных Густавом. Она заметила, что из всех ее детей Альфрид был «самым серьезным». Лесть
