«Недостаток взрывчатых материалов стоил нам в 1914 году множества людских жизней на фронтах». Значит, даже два десятилетия не помогли Густаву свыкнуться с мыслью о предательстве своего протеже. Во время разговора с доктором Фишером он почти сбросил с себя маску невозмутимости. Неблагодарность Мюлона, его двурушничество возмущали до глубины души. Почему это, вопрошал он своего гостя, какой-то директор утверждает, что фирма в сговоре с правительством, которое только что сняло с должности другого директора за подсматривание в замочную скважину? Как может кто-то хотя бы предполагать какую-либо связь его мирных трудолюбивых цехов и доков с международной политической интригой – связь между созидателями, такими, как он сам, и надменными выскочками, заносчивыми разрушителями фатерланда? Важно качая головой, великий химик соглашался: конечно же не могло быть абсолютно никакой такой связи.
Глава 12
Последняя любовная битва
Густав Крупп аккуратно занес в свой черный блокнот крылатые слова лозунга военного времени для цехов своих заводов: «Чем больше врагов, тем больше честь». И действительно, честь первой победы в войне 1914 года по праву принадлежит ему; хотя Бельгию и нельзя было считать серьезным врагом, но львиная доля заслуги в ее быстром завоевании принадлежала оружейнику рейха. Однако обычаи войны требуют, чтобы в первую очередь признание было выражено солдатам на поле брани. И сине-бело-золотой крест прусского ордена «За военные заслуги» был повешен на бычью шею Эриха Фридриха Вильгельма Людендорфа, этого жирного, угрюмого солдафона, который, как только разразилась война, командовал бригадой тыловых гарнизонных отрядов в Страсбурге. Поскольку он носил знаки отличия Генерального штаба в виде малиновых полос, то он был назначен в элитную армию, развернутую у Мааса, в качестве офицера службы связи. И 7 августа 1914 года, когда его автомобиль оказался у главных ворот цитадели Льежа, он постучал в них рукояткой сабли. Побежденные их открыли, и Людендорф проехал в крепость, чтобы официально засвидетельствовать сдачу города.
Когда сообщение об этом достигло ставки главнокомандующего, Вильгельм пришел в такой восторг, что обнял Гельмута фон Мольтке, племянника прославленного фельдмаршала, и горячо расцеловал его. Участился пульс всего фатерланда. Даже Мюлон, опальный директор Круппа, записал в своем дневнике: «8 августа. Вчера вечером пришло сообщение, что был взят штурмом Льеж. Никто из нас не предполагал, что первые наспех мобилизованные отряды смогут взять с налету такую крепость. Я невольно чуть не поддался чувству гордости за тех, кто совершил этот подвиг». Эта война была долгой, но ее ход был предопределен и закреплен уже в первые дни. Карьера безвестного покорителя Льежа была сделана. И хотя его фамилия не начиналась с «фон», как у лиц дворянского сословия, в течение двух лет он умудрился стать военным диктатором империи с такой абсолютной властью, которой Европа не знала со времени смерти Фридриха Великого.
Что делает особенно ироничным стремительный взлет Людендорфа, так это то, что сообщения о капитуляции Льежа оказались сильно преувеличенными. Церемония сдачи 7 августа была почти бессмысленной. Кайзер напрасно расцеловал Мольтке-младшего. Город сдался, но все важнейшие его форты продолжали оказывать сопротивление. Коль скоро тридцатимильное кольцо укреплений оставалось неприступным, никто в защитной форме не мог рассчитывать коснуться рукавом Ла-Манша. Обороняющиеся уже на три дня задержали наступление 1-й немецкой армии. А поскольку жесткий план Шлиффена требовал согласованного и одновременного продвижения всех немецких частей в Бельгии (только всех или никого), два миллиона солдат оставались на месте. Подумав хорошенько, Людендорф затребовал осадные орудия. Таким образом, вся эта история начинает выглядеть не такой героической, уступая прозе о находчивости инженеров и грубой силе обливающихся потом солдат. Перемещение черных колоссальных 98-тонных «Толстых Берт» оказалось даже еще более трудным делом, чем предполагалось. Через два дня после отчаянного приказа Людендорфа гаубицы все еще оставались в Эссене в окружении ругающихся офицеров и ворчащих крупповцев. В ночь с 9 на 10 августа огромные гаубицы в Эссене с помощью кранов, лебедок, воротов, домкратов и ломов взгромоздили на товарные платформы, а железная дорога до Бельгии была освобождена от всех прочих поездов. На следующую ночь они пересекли бельгийскую границу, но вскоре локомотивы встали как вкопанные: бельгийцы взорвали один из тоннелей. Лондонская «Таймс» писала, что кайзеровский штурм Льежа «совершенно захлебнулся», и впрямь его величество перешел к обороне; все теперь зависело от помпезных колоссов, неказистых, но безусловно грозных «Толстых Берт». Выведенный из строя тоннель находился в 20 милях от крепости. Диверсанты потрудились на славу. Восстановить тоннель не было никакой возможности, и в полночь стали выгружать орудия, начиная со снарядов, каждый из которых был в ярд длиной. Для инженеров эта работа оказалась потруднее, чем в Эссене, так как у них не было подходящих транспортных средств. Грузовики ломались. Пробовали запрячь кавалерийских лошадей, но упряжь рвалась. Поскольку дальнобойность этих пушек была равна 9 милям, их нужно было провезти всего 11 миль, да и дорога была хорошей. Тем не менее, этот каторжный труд продолжался всю ночь и весь следующий день – отлитые из крупповской стали великанши продвигались вперед при помощи грузовиков, лошадей и солдат. К вечеру 12 августа одну из них собрали и установили на огневую позицию: жесткое черное жерло, зияя, смотрело в небо. Двести человек орудийной прислуги хлопотали вокруг. Надев особую, подбитую ватой форму, которая надежно прикрывала все жизненно важные органы, они распластались на земле на расстоянии в 300 ярдов. В 6.30 вечера раздалась команда: «Огонь!» Была нажата кнопка электрического выключателя. Бельгийцы в фортах почувствовали, как содрогнулась земля, причем так сильно, что некоторые подумали, не разверзлась ли преисподняя. «Хлопотунья Берта» вырвалась из темной пасти орудия, взвилась на милю вверх, целую минуту неслась по воздуху и поразила цель – форт Потисс – в самый центр. Через несколько мгновений на тысячу футов ввысь к небесам взметнулся спиральной формы смерч из бетона, стали, человеческих мышц и костей.
Людендорф взирал на это с благоговейным ужасом. Он вступил в заваленный обломками разрушенных фортификаций другой укрепленный пункт, форт Лонжин, по которому был также нанесен удар. Поразительно, но в нем кое-кто остался в живых. В своих мемуарах Людендорф вспоминает: «Удар нанесла одна из наших 420-мм гаубиц. Склад боеприпасов был взорван, и все оборонительные сооружения разрушены. Немногие оставшиеся в живых, оглушенные и черные от копоти бельгийские солдаты, выползали из руин вместе с несколькими немцами, которые были взяты в плен 5 и 6 августа. Они шли к нам, окровавленные, с поднятыми руками. «Не убивайте, не убивайте», – умоляли они, заикаясь. «Мы не были гуннами», – добавил он с иронией. Он был, безусловно, прав. Аттила и мечтать не мог о чем-либо столь же ужасающем. В то время людей приводила в трепет описанная Плутархом гигантская катапульта Архимеда, которая забросала римлян камнями весом в 1800 фунтов, вынудив их отступить от Сиракуз. Приведенный в замешательство военачальник римлян сказал: «Архимед поистине переплюнул тысячеруких гигантов из мифологии». Но сегодня она кажется рогаткой. Новое осадное орудие Круппа было оружием массового уничтожения людей. Бельгийцы, сидевшие в своих бетонированных бункерах, которые, как их уверяли, были способны выдержать прямое попадание любого современного снаряда, слышали приближающийся визгливый вой «Хлопотуньи Берты», затем снаряд впивался в железобетон и взрыватель замедленного действия вызывал детонацию тонны взрывчатого вещества. Час за часом длился кошмар, когда лабиринт подземных ходов, соединявших форты в 30-мильное кольцо, заполнялся газами, огнем и людьми, которые, по свидетельству очевидца, «впадали в истерику и даже сходили с ума в ожидании очередного выстрела».
Через сорок восемь часов от внушительных укреплений, защищавших Льеж с севера и востока, остались пропитанные кровью обломки. Один форт вынес сорок пять попаданий, прежде чем сдался, но теперь на поле боя воцарилась короткая пауза. Паутина фортификационных поясов была разорвана в клочья. И наступило затишье. Затем раздался стук кованых сапог. 1-я немецкая армия двинулась вперед. Ее солдаты касались рукавом Ла-Манша. Чтобы подорвать подземные блокгаузы на дальнем краю Льежа, немцы с большим трудом подтянули одну из «Толстых Берт» к нижней части города. Селестин Демлон, представитель нижней палаты парламента Льежа и профессор Нового брюссельского университета, был с несколькими друзьями на площади Сен-Пьер: «Повернув за угол, мы увидели окруженную немецкими солдатами артиллерийскую установку настолько громадных размеров, что не поверили своим глазам. Это была одна из восьми гигантских пушек, которые немцы называли «военным сюрпризом», – 420-мм гаубица! Говорили, что изобретение ее держалось в строжайшем секрете и о ней было известно только императору и некоторым его приближенным. Для перевозки металлического монстра потребовалось его разделить на две
