представлялись более зловещими. Они ожидали пикетчиков с плакатами или града тухлых яиц. Маленькая группа представителей республиканской партии в Капитолии от штата Техас заметалась, стремясь уйти в кусты. Сенатор Джон Тауэр отказался от приглашения в Даллас на 22 ноября, а конгрессмен Брюс Элджер отменил устраиваемый в тот вечер в его честь банкет в далласском отеле «Марриот». Техасцы, находившиеся у себя дома в Техасе, нервничали еще больше. Коннэли сказал Кеннеди, что, по его мнению, публика в Далласе «слишком эмоциональна» и что решение об остановке там следовало бы пересмотреть. Один издатель в Остине, рассуждая по поводу предстоящей поездки президента в Даллас, предсказывал, что «во время этой поездки с ним обязательно что-то случится».
Но, пожалуй, наиболее ясное предупреждение самому президенту сделал сенатор-либерал Джеймс Уильям Фулбрайт от штата Арканзас, граничащего с Техасом. Во время перевыборной кампании за год до этого Фулбрайт подвергался яростным нападкам со стороны далласской газеты «Морнинг ньюс». Он питал к Далласу глубокое недоверие из-за характерных для этого города актов политического насилия. Хотя у Фулбрайта там были друзья, он отклонил ряд приглашений приехать к ним. Фулбрайт испытывал страх, физический страх, и открыто в этом признавался. 3 октября, за день до того как Кеннеди окончательно утвердил с Коннэли программу поездки, Фулбрайт просил президента объехать Даллас стороной. Глава правительства и сенатор провели почти весь этот день вместе. Они летали в Литтл Рок на самолете президента, а затем на вертолете в Хебер Спрингс на открытие плотины в Гриирс Ферри. Во время полета туда, на завтраке и после него Фулбрайт со всей настойчивостью, на какую он только был способен, неоднократно заявлял:
— Даллас — очень опасное место. Я бы туда не поехал, и вам туда не следует ехать.
В самом Далласе царила настоящая тревога. Два брата сенатора Ральфа Ярборо, оба адвокаты из Далласа, послали Кеннеди почти одинаковые сообщения, что среди местного населения широко распространены настроения ненависти к президенту. Одна женщина писала помощнику президента Кеннеди, Сэлинджеру, из Далласа:
«Не разрешайте президенту приезжать сюда. Я тревожусь за него. Я боюсь, что с ним может случиться что-то ужасное».
Федеральный судья Сара Т. Хьюз опасалась инцидентов, прокурор Бэрфут Сандерс, старший по рангу чиновник министерства юстиции в этой части Техаса и представитель вице-президента в Далласе, сказал политическому советнику Джонсона Клифу Картеру, что, учитывая политическую атмосферу в городе, поездка туда представляется «нецелесообразной». Городские власти с самого начала этой поездки испытывали дрожь в коленях. Волна враждебности к федеральному правительству на местах достигла критической точки, и они знали это. Они открыто проявляли беспокойство по поводу того, что толпы могут выйти из-под контроля.
— Мне кажется, что нам следовало бы попытаться убедить президента Кеннеди изменить решение о посещении Далласа, — сказал Стоили Маркус из фирмы «Нейман Маркус» своим директорам. — Откровенно говоря, я не думаю, что этот город достаточно безопасен.
Были приняты меры, чтобы сократить до минимума число людей, которые будут приветствовать президента. Обычно визит президента — достаточное основание, чтобы отпустить детей из школы. Если в ближайшее время не предвиделись выборы и особенно если глава правительства давно не посещал город, можно было почти наверняка рассчитывать, что школьников отпустят с уроков. Даллас решил сделать исключение.
Инспектор школьного образования Уайт заявил, что ученикам разрешат участвовать во встрече президента только в том случав, если за ними придут родители.
Члены комитета по организации приема гостя не хотели, чтобы его видели многие взрослые. Они возражали против проезда кортежа через город. Но это означало бы, что те тысяча двести демократов, которые добивались избрания Кеннеди в 1960 году, даже не увидели бы его, поскольку организаторы приема заполнили весь зал, где должен был выступить президент, консервативными элементами. И членам комитета пришлось уступить в этом вопросе. Им удалось помешать некоторым официальным остановкам (маленькая, но боевая группа либералов Далласа хотела, например, чтобы президент сделал остановку и выступил на открытии какого-либо объекта, любого объекта) и навязать свой выбор помещения для банкета в честь Кеннеди. Представлялось маловероятным, чтобы какой-то незваный гость мог помешать этому банкету. Предполагалось, что банкет будет проведен в зимнем саду Торгового центра — гордости Далласа, что на нем не будет много гостей и это будет благопристойное, хорошо организованное мероприятие.
Президента должны были окружать балконы, внутренний пруд, живые деревья, фонтан, струя которого могла бить до потолка, и летающие на свободе попугаи. В анекдоте, который слыл в эти дни в Далласе верхом остроумия, говорилось, что один организатор встречи сказал другому, что он постарается устроить так, чтобы попугаи уронили кое-что в суп Кеннеди.
Это было, однако, сугубо частное замечание. Широкая общественность выступала за создание в городе в ближайшее же время благожелательной атмосферы. Президент Торговой палаты и председатель Совета граждан города просили жителей воздерживаться от демонстраций. В обеих газетах были опубликованы передовые, призывающие к сдержанности. «Таймс геральд» выражала надежду, что как всему миру, так и Джону Ф. Кеннеди понравится то, что он здесь увидит». И даже далласская «Морнинг ньюс» — рупор правых — допускала, что «еще один инцидент, подобный инциденту со Стивенсоном, может нанести Далласу смертельный удар в глазах нации, особенно с политической точки зрения». 18 ноября было молниеносно принято постановление городских властей, ставившее нападки на приезжих ораторов вне закона. Двумя днями позже начал действовать начальник полиции Далласа Джесс Карри. Предпринять какой-либо шаг было для Карри огромным делом. Начальник полиции города, которому предстояло стать ареной величайшего преступления века, был человеком мягким и малоэнергичным. Однако более решительные лидеры деловых кругов города внушили ему, что налицо чрезвычайные обстоятельства. В связи с этим Карри публично заявил, что «немедленно примет меры против всякого неподобающего поведения» в пятницу. Он пошел дальше. Если окажется, что полицейские не справятся с охраной гостя, заявил он, то частные лица получат право производить аресты подозрительных граждан. Начальник полиции, напоминающий публике о праве ареста граждан, дает тем самым сигнал для паники. Он объявил фактически всех граждан помощниками полиции. Однако те силы, которыми располагал Карри, были отнюдь не малыми. Он мобилизовал все резервы, отменил все отпуска и собрал семьсот полицейских, пожарных, шерифов, полицию штата, техасскую конную полицию, агентов техасского департамента общество иной безопасности и агентов ФБР при губернаторе. Город был наводнен полицейскими. Даллас еще никогда не был свидетелем столь строгих мер безопасности.
Поводом для таких беспрецедентных мер предосторожности был визит президента Соединенных Штатов.
Сначала раздавался хор предупреждающих голосов, затем последовала катастрофа. Между ними лежит пропасть, глубины которой, вероятно, никогда но удастся до конца исследовать. Через десять месяцев после трагедии комиссия Уоррена не обнаружила «никаких доказательств» наличия связи между преступлением Ли Харви Освальда и «общей атмосферой ненависти», царившей в Далласе. Следует отметить, что это суждение было единогласным, хотя отдельные члены комиссии Уоррена и выступали с совершенно определенными оговорками. Решение это было продиктовано соображениями целесообразности. Они надеялись, что их доклад получит самое широкое признание. Большинство из них считали, что предположения, высказанные по поводу Далласа, могли в какой-то степени дискредитировать остальные выводы комиссии, и поэтому уклонились от прямого ответа на вопрос. Члены комиссии признавали, что убийца знал о напряженной политической обстановке в Далласе, но приходили к выводу, что «судить о том, в какой мере на него оказало влияние общее политическое брожение в городе, не представляется возможным, хотя Освальд и знал о нем».
Решающим во всей этой фразе является слово «судить». Совершенно очевидно, что невозможно точно определить взаимосвязь между личностью и ее окружением. Можно с таким же успехом пытаться фотографировать тоску по родине или представить страсть в виде музейного экспоната. Честь, честность, любовь и ненависть нельзя прикрепить кнопками на доску для объявлений. И однако все они существуют. Некоторые причины действий лежат за рамками доказательств. Подобно тени, они неуловимы. Обсуждая их, мы вступаем на путь предположений. Но делать обоснованные предположения — одна из обязанностей историка. Источником их не могут быть только отпечатки пальцев, траектории полета пуль и
