— Правильно, — подтвердил Ник.
Мари присоединилась к сидевшей около телевизора группе в салоне. Голос диктора был плохо слышен, и она постепенно стала понимать почему: из хвостовой части самолета раздавался стук молотка.
— Что это за шум? — спросила она у Клифа.
— Они снимают сиденья, чтобы освободить место, — сказал он и замолчал.
— Ах, вот оно что, — сказала она, все еще не понимая, о чем идет речь.
Глаза Клифа покраснели. Отвернувшись, он докончил фразу:
— Место для гроба.
— Ох! — наконец поняла Мари.
Все сразу замолкли. И звуки телепередачи, поскольку телевизор находился всего лишь в нескольких шагах от собравшихся вокруг него, заметно усилились. Было такое впечатление, будто кто-то поставил его на максимальную громкость.
Телекомментаторы все еще бродили в потемках, а в Далласе, в деловой части города, события тем временем приобрели драматический оборот. В одном из кинотеатров был арестован человек, убивший полицейского Типпита. За пять минут до того, как Катценбах продиктовал Мари текст присяги, оперативная группа полиции установила, что арестованный работал кладовщиком в Техасском складе учебников и, кроме того, является тем единственным служащим, которого не оказалось на месте во время последовавшей через полчаса после убийства президента проверки личного состава директором склада Трули. Итак, в беспросветной тьме замерцал первый слабый свет.
Побег и арест Ли Харви Освальда следует рассматривать в определенном контексте. Это, безусловно, нелегкая задача. Разум инстинктивно отвергал какую-либо связь между ним и мученической смертью главы государства. Но чувствуется, что Освальд убил в преступной надежде на то, что отраженный свет славы Кеннеди озарит его безвестное существование.
— Теперь все будут знать, кто я, — заявил он полицейскому капитану, после того как был пойман.
Пусть причиненное горе непоправимо, но справедливость требует, чтобы зло было уничтожено.
Чтобы привлечь к себе внимание, Освальд подло убил президента Соединенных Штатов Америки выстрелом в спину, поэтому представляется кощунственным замечать или, даже упоминать его имя в исторических трудах. Это было бы оскорблением. Мы хотим, чтобы его не было. Но он существует. Он не изгладится из нашей памяти, как не изгладились Бут и Квислинг[45]. Их имена пятнают страницы наших учебников. Так будет и с именем Освальда. Память времени, лишенная щепетильности, объединяет распятого и распявших, Бальдура и Локи[46] , Эйхмана[47] и истребленных им миллионов евреев. Поэтому никакая справедливость не в силах разобщить их. Изучение обеих сторон медали вообще дело трудное, особенно когда это приходится делать одновременно. Изучение преступления, о котором идет речь, делает необходимым синхронное сопоставление событий 22 ноября 1963 года. Ведь эти события развивались синхронно. Это было похоже на то, как если бы державы оси капитулировали и одновременно между полуднем и серединой второй половины одного и того же дня в 1945 году, в одном и том же месте оборвалась жизнь Адольфа Гитлера и Франклина Рузвельта.
Людям свойственно ограниченное определенными рамками восприятие. 22 ноября убийство вытеснило из сознания людей почти все остальное. Официальное сообщение о кончине Кеннеди было высшей точкой насыщенности восприятия. Потрясенный мозг воспринимал сочувствие близким Кеннеди, тревогу о судьбах страны и чувство личной утраты. Даже Линдон Джонсон вызывал чувство неприязни. Один наблюдатель настроений среди студентов колледжа отмечал, что многие студенты говорили в то время «о невольно охватившем их чувстве негодования против Джонсона, отчасти из-за его техасского происхождения, а отчасти потому, что, как им тогда казалось (совершенно необоснованно, по их собственным признаниям), он неведомым образом узурпирует власть президента». Переход власти воспринимался как порция горького лекарства. Еще в школе американцы знакомились с фактами, относящимися к преемственности власти или, точнее говоря, с принятой версией этих фактов. Они знали, что через это надо пройти, и мирились с этим. Но сейчас они и думать не хотели о примирении со случившимся. Преемник убитого президента в их сознании был отодвинут куда-то на самый задний план трагическими фигурами вдовы, детей, родителей, сестер и братьев убитого и его главных помощников. Каждый из них был известен гораздо шире, чем относительно бесцветная фигура вице-президента.
От Джонсона ожидалось только, чтобы он в конце церемонии присяги пробормотал «да» и снова исчез за кулисами. Признав факт его введения в должность президента, общественность быстро переключилась на проблемы, волновавшие ее тогда, видимо, гораздо сильнее.
Но если новому президенту была, таким образом, отведена роль статиста, которого затем бесцеремонно выпроваживали за кулисы, то убийцу просто открыто гнали с подмостков истории. Он даже редко у кого вызывал любопытство. Позднее, через некоторый промежуток времени (и, между прочим, уже после того как он сам был убит) о нем снова вспомнили. Продолжение было гнетущим. Смерть Освальда была столь же типична, как и его жизнь. А после его смерти призрак Освальда как бы продолжал начатый им вульгарный спектакль, кривлялся, высокомерничал, идя на все, чтобы оставаться в центре внимания, чему, к сожалению, способствовала назначенная новым президентом комиссия по расследованию убийства президента Кеннеди. Это было неизбежно.
Мандат комиссии, возглавлявшейся председателем Верховного суда США Эрлом Уорреном, не оставлял для нее иного выбора. Ее доклад вполне мог иметь подзаголовок: «Жизнь Ли Харви Освальда», ибо он в значительной мере представляет собой его биографию. Будь Освальд жив, он бы немало позлорадствовал по этому поводу. В индексе доклада содержится почти в четыре раза больше ссылок на Освальда, чем на Кеннеди и Джонсона, вместе взятых.
Ли Освальд уже неоднократно упоминался в этой книге как убийца Кеннеди, причем здесь никогда не фигурировали определения «подозреваемый» или «предполагаемый». Это может не понравиться тем, кто находится в плену неправильных представлений, что установить виновность может лишь судья, облаченный в черную мантию. Главный редактор «Нью-Йорк таймс» потом извинялся перед своими читателями за то, что в одном из заголовков газеты Освальд был назван убийцей. Через четыре месяца после опубликования доклада комиссии Уоррена «Вашингтон пост» все еще продолжала именовать Освальда «предполагаемым убийцей». Однако всему есть предел.
Доказательства вины Освальда носят гораздо более исчерпывающий характер, чем это было, например, в случае с Бутом, не говоря уже об Иуде Искариоте. Именно Освальд был убийцей. В таком определении нет ничего условного. Печать Каина лежит на его челе. С того момента, как он, бросив свое выписанное по почте ружье на верхнем этаже книжного склада, спустился вниз по лестнице, оставив зацепившиеся за пластинку приклада несколько ниток от своей рубашки, а также многочисленные отпечатки пальцев и ладоней рук на самом ружье, на бумажном мешке, в котором он прятал винтовку, когда ехал из Ирвинга в машине с Уэсли Фрэзиером, да еще на картонной коробке, служившей опорой для ружья, не могло быть сомнения в окончательном его осуждении.
… Разумеется, в том случае, если бы Освальда судили. Его быстрый арест 22 ноября рассматривали как примечательное достижение. Однако в действительности примечательным следует считать то, что ему удалось в течение часа двадцати минут скрываться от людей Джесса Карри. Когда Освальд открыл стрельбу, на тротуаре внизу здания стояли полицейские, а на мостовой — конные полицейские. Один из них — Маррион Л. Бейкер находился прямо под стволом винтовки. Когда Освальд оставил ружье марки «Манлихер — Каркапо» между двумя рядами коробок и ринулся вниз по лестнице, Бейкер сошел с мотоцикла и вместе с директором склада Трули бросился наверх.
Поднявшись на площадку второго этажа, полицейский увидел убийцу на расстоянии двадцати футов входящим в закусочную склада. Так как Освальд удалялся от него, у Бейкера сложилось несомненно правильное впечатление, что тот спешит куда-то. Выхватив револьвер, полицейский окликнул его:
— Подойдите сюда!
Освальд подошел. Бейкер спросил Трули:
— Знаете ли вы этого человека? Он что, работает здесь?
Трули подтвердил это, и полицейский отошел.
— Трули подтвердил, что Освальд работает на складе, — пояснил потом автору этих строк далласский полицейский инспектор, — и Бейкер, естественно, решил, что все работавшие на складе были вне
