«конский хвост» и лицом без признаков косметики, выглядевшая гораздо старше своих лет, переступила порог кабинета, плотно прикрыла за собой дверь и какой-то крадущейся, свойственной лишь ей походкой приблизилась к столу заведующей. Завладская затушила сигарету, искурив ее только до половины, и небрежно бросила окурок в пепельницу. В последнее время она старалась курить меньше, еженедельно сокращая количество сигарет, чтобы в итоге совсем расправиться с этой пагубной привычкой.
– Ну?
Аникеева взяла стул, придвинула его поближе и села. Привычно покосилась на закрытую дверь, словно проверяя, не пришло ли кому в голову ее преследовать.
– Все прошло чисто, Юлия Владимировна, – доложила она заведующей. – Впрочем, как всегда. Беспокоиться не о чем.
– Нельзя ли поподробнее, Таня?
– Чилинская родила здорового полноценного мальчика. Никаких физических отклонений. Я сама проверила. Затем быстро произвела подмену ребенка и теперь... Теперь у нас есть превосходный малыш для передачи Илье Романовичу. Можете позвонить ему завтра. Или даже хоть сегодня. – Аникеева взглянула на настенные часы и сухонько засмеялась. – То есть в любом случае уже сегодня.
– Никто ничего не заметил? Ты уверена?
Завладская любила лишний раз подстраховаться. Тот опасный вид бизнеса, в который уже более года назад втянула ее как раз старшая акушерка, познакомив с представителем крупного детского фонда «Эдельвейс» Ильей Лобановым, был настолько же законным, как торговля оружием или наркотиками. Неудивительно, что Завладская волновалась. Узнай кто-нибудь из представителей правопорядка, что она, заведующая родильным отделением, непримиримый борец со взяточничеством и коррупцией на территории больницы, занимается подменой детей с дальнейшей их продажей за рубеж, ей бы грозило не менее двадцати лет лишения свободы.
– Абсолютно уверена. – Аникеева – при всей своей демонстративной любви к конспирации и различным играм в шпионов – на самом деле была значительно спокойнее своей руководительницы. – Клочкову вы нейтрализовали вызовом к себе в кабинет, а мать видела ребенка всего пару секунд, когда я хлопнула его по попке и заставила закричать. Вы же знаете, что в этот момент и при том состоянии, в котором они находятся, роженицы ничего не способны разглядеть. А потом их всех увезли из операционной, и я осталась там совершенно одна. Когда вернулась Клочкова, все было закончено.
Старшая акушерка счастливо улыбнулась, явно довольная собой и своими действиями. Завладская не могла разделить ее радости. Смотрела на сообщницу хмуро и сосредоточенно. За целый год она так и не смогла избавиться от гадливого чувства по отношению к самой себе.
– Хорошо, – негромко произнесла Завладская, и ее глаза в этот момент невольно встретились с нарисованными глазами Склифосовского. – Я позвоню сегодня Илье и сообщу ему, что мы готовы для очередной передачи... – Заставить себя произнести словосочетание «партии товара», так часто употребляемого самим Лобановым, а нередко и Аникеевой, она не смогла. Уж слишком кощунственным казалось ей такое определение для живых детей. Пока еще живых... Завладская поспешила сменить тему разговора. – Я хочу уйти сегодня с дежурства пораньше. Часа в два. Чувствую, что мне просто необходимо выспаться. Надеюсь, вы тут справитесь без меня.
– Конечно, Юлия Владимировна. А можно задать вам один вопрос? – Несмотря ни на что, Аникеева старательно соблюдала субординацию.
– Какой?
Старшая акушерка сухо откашлялась.
– По больнице ходят различные слухи... Ну, вы же знаете, как это бывает... И я слышала... В общем, говорят, что вы собираетесь увольняться, Юлия Владимировна. Это правда?
Завладская нервно дернулась, ее правая рука машинально потянулась к открытой пачке сигарет, но зависла над столом, не завершив начатой траектории. Она не сразу нашлась с ответом. Однако в этот самый момент в дверь ее кабинета снова постучали.
– Войдите. – Голос выдал ее волнение.
– Юлия Владимировна, доброй ночи. – И Завладская, и обернувшаяся на входную дверь Аникеева узнали в вошедшей вахтера из приемного отделения, пухлую, вечно розовощекую тетку с выкрашенными в медный оттенок волосами. Ни заведующая, ни старшая акушерка не знали ее имени, но неоднократно имели возможность видеть ее на рабочем месте. – Я извиняюсь за невольное вторжение, но у меня тут для вас конверт. Кто-то оставил в приемной, пока я ходила за чайником.
– Кто оставил? – Завладская вскинула брови.
– Я же говорю, что не видела. Пошла за чайником, а когда вернулась, смотрю – он лежит. На столике. Но на нем написано имя получателя. То есть ваше, Юлия Владимировна. Хотя «написано» – это не совсем то слово, буквы как будто вырезаны из газеты или еще откуда-нибудь, а затем наклеены...
– Давайте сюда конверт, – раздраженно сказала Завладская.
Она протянула руку через стол. Вахтерша прошла вперед и отдала заведующей тонкий белый конверт. Ни слова не говоря, она вышла из кабинета. Аникеева заинтересованно наблюдала за действиями Завладской. Та перевернула конверт и обнаружила на обратной стороне собственную фамилию. «ЗАВЛАДСКОЙ». Все буквы в этом слове были заглавными и действительно вырезанными из газеты.
– Поздравление от анонимного поклонника в День святого Валентина? – высказала свое предположение Аникеева.
Завладская не ответила. Разорвав конверт, она выудила из него желтоватый лист плотной бумаги, сложенный пополам. Развернула его. Чтобы прочесть такие же большие наклеенные газетные буквы, ей не понадобились очки. Послание от неизвестного гласило: «ТЫ УМРЕШЬ СЕГОДНЯ РОВНО В СЕМЬ ЧАСОВ ВЕЧЕРА. ГОТОВЬСЯ».
У Завладской зарябило в глазах, и лист проворно выскользнул из пальцев. Ей и в голову не пришла мысль о том, что написанное может быть глупым банальным розыгрышем кого-то из знакомых.
Вторник. 8 часов 21 минута
– Кто она такая? – Гуров поставил перед собой чашку ароматно пахнущего кофе и осторожно, чтобы не
