этими вопросами Гуров мучился уже в салоне своего «Пежо», направляясь к зданию областной клинической больницы. Но ответов найти так и не сумел.
– Для того, чтобы сказать тебе об этом, – просто ответил он, пожимая плечами. Ткань халата опасно затрещала.
– И все?
– Ну, и… В принципе узнать, как ты себя чувствуешь…
Они смотрели в глаза друг другу. Две сильные личности, волею судьбы оказавшиеся по разные стороны баррикады. По разные стороны закона. Люди двух противоборствующих миров. Гуров, как это ни странно, первым ощутил неловкость от наступившего молчания. Ружаков охотно пришел ему на выручку:
– Сейчас уже все в порядке. Через неделю-другую буду как новенький. Я же говорил вам об этом, полковник. Там, на кладбище.
– Да, говорил.
– А я всегда держу свое слово.
Полковник снова не смог удержать улыбку. Он уже слышал от Оксаны Пустовойтовой о том слове, которое дал ей Кулак почти в самый кульминационный момент операции. Она-то мало что поняла из этих его слов. Но Гуров понял.
– Чем думаешь заниматься дальше, Кулак? Когда поправишься?
Теперь пришла очередь Ружакова продемонстрировать вымученную, болезненную улыбку на устах.
– Пока не знаю. Но к старому не вернусь, это точно.
– Правильно, Кулак, – Гуров одобрительно качнул головой.
– Тогда до скорой встречи, полковник.
Бывший столичный рэкетир устало сомкнул веки. Гуров поднялся с кровати. Секунд пять постоял на месте, вглядываясь в бледное лицо раненого, затем развернулся и зашагал к выходу из палаты.
