– Та я, я, Иван Товстокорый, тринадцать тринадцать! Все в порядке, контакта не было, промазала каменюка! Даже и не притронулась, все в норме!
– В норме, да? А почему ты летишь на Зеркало? Святой дух тебя несет? Или творческий порыв?
– А то глыба колыхнула эфир, вот меня волной и погнало!
– Слуша-ай! Прекрати глупую болтовню! Я тебя, конечно, поздравляю – и будь здоров, надо Зеркало спасать!
– Та что там его спасать, включить буксир, сдвинуть на сто метров. Лучше меня спасайте, а то пока рой кончится, я черт-те куда улечу!
– Не морочь голову, дорогой, я отключаюсь, болтай с диспетчером! Сам полетел – сам и спасайся!..
– В самом деле, тринадцать тринадцать, давай, переходи на основную волну. Что, кончились твои фокусы?
– А я знаю… – буркнул Иван и разжал пальцы.
Он висел в невесомости, переводя дух.
«Фокусы!.. Как вроде это я пихнул кабину на Зеркало!.. А может, в самом деле я? Если б камень просто промазал, так кабина осталась бы на месте – а она летит! Оттого, что я несколько раз грохнул ногами в люк? Так ведь потом стукался в противоположную стенку… не-е, не в стенку, в пенопор! Может, в этом все дело? Часть энергии гасилась в пенопоре… Энергии – да, а как насчет силы? Не может быть такого, нарушается закон сохранения импульса… стой, а как у этого вышло, как его, Александрова, который еще в том веке совершенствовал отбойный молоток? Там ведь сила удара зависела от упругих свойств ударника, пришлось, кроме классической теории удара, разрабатывать другую, для реальных тел. Ой, неясно все… Но ведь летит кабина на Зеркало! Нет, вполне могло быть: башмаками удар жесткий, все передается, а через пенопор – не все, часть силы гасится, уходит на внутреннее трение, вот и получилась разность сил, дала ускорение – и лечу я… – Он блаженно усмехнулся. – От ножного привода, как на швейной машинке „Зингер“ одна тысяча девятьсот затертого года. Звездолет „Зингер“ с ножным приводом. А ведь если эффект есть… какое на фиг „если“, я ж лечу! Эффект есть, и это действительно звездолет! Никакая ракета для звездолета не годится, слишком много рабочего тела надо отбрасывать. А это – не ракета, такой двигатель не тратит рабочего тела, ему только энергия нужна, не проблема… Надо срочно проверить, и всем показать надо… Сейчас передохну, разверну маховиком кабину, а после опять ногами в люк – и остановлю! „Сам полетел – сам и спасайся!“ Ты ж, Тамразович, первый прибежишь проситься, когда через пять лет я такой звездолет сделаю! Ну возьму, возьму, ты ж такой мужик симпатичный, и других ребят возьму, друга Сашку, конечно. Даже диспетчера этого, как его, прибалтийская фамилия… Альтманис, во!..»
Иван блаженствовал. Он чувствовал себя спасителем человечества. Он впервые в жизни открыл и придумал что-то новое. И это была такая радость, больше, чем оттого, что спасся, чем от любви, даже – хмыкнул – чем от первой в жизни премии… Аж тошно стало. Тоже сравнил! Да что там те деньги!
Вот это ощущение – когда еще никто на свете не знает и не может, а ты – один! – уже знаешь…
В этот момент раздался резкий удар вблизи люка, кабина загудела, как колокол, крышка люка отскочила, воздух рванулся наружу, выбрасывая незакрепленные предметы, Ивана швырнуло к отверстию, он едва успел, растопырившись, задержаться в отсеке…
Когда давление упало до нуля, он кое-как прикрыл поврежденный люк и вызвал диспетчера:
– Это… Иван Товстокорый говорит, тринадцать тринадцать. У меня обратно попадание. Кабина разгерметизирована. Кислорода – на два часа… Вот…
НЕ ТОРОПИСЬ ДОМОЙ
– Юрис Якобович! – наконец заговорил Казарян, тщательно умостившись в кресле.
– Слушаю вас, Альберт Тамразович, – так же корректно и торжественно отозвался Альтманис и сдвинул брови.
Обычно Тамразович врывался в кабинет пулей, прямо с порога вопил: «Юра, дорогой!» и тут же начинал выкладывать жалобы и предложения. Но если уж начинаются китайские церемонии, жди беды. Предохранительный клапан залип, пар не стравливается, давление растет, и когда наконец рванет – полетят клочки по закоулочкам. Так, кажется, это формулируется в русском фольклоре.
– Сотрудник капитан, я пришел доложить, что задание экспедиции под угрозой срыва, – Казарян выговаривал каждое слово медленно и четко.
Альтманис сделал вид, что не понимает:
– Сотрудник Казарян, вы меня удивляете. Межзвездный инерционный привод испытан успешно. Система альфы Центавра обследована, открыты двенадцать планет, все изучены дистанционными методами и зондами, на семи побывали комплексные исследовательские группы. Собрана необходимая информация и образцы. Выявлено, что четвертая планета Альфы-Б, названная по вашему предложению Вивида, имеет пригодные для кислородно-углеродной жизни условия и даже некоторую растительность. Все члены экипажа и экспедиции живы и здоровы. Смешанный коллектив из представителей различных государств вполне сработался, психологическая обстановка на борту удовлетворительная. «Кентавр» сохраняет полностью работоспособное состояние и успешно стартовал в сторону Земли. Так о каком же срыве задания идет речь?
– Вы прекрасно понимаете, о чем идет речь! – В глазах Казаряна засверкали искры, в голосе прорезался кавказский акцент, почти стершийся за годы полета. – Я говорю об астрономических наблюдениях и прежде всего об астрометрии!
«Все, теперь не остановишь. Теперь он сорок минут будет рассказывать, что уточнение координат небесных светил, их истинных скоростей и прочей небесной бухгалтерии важнее всего на свете».
Альтманис вздохнул:
– Алик, дорогой, я с удовольствием буду тебя слушать, только чаю налью, ладно? А то в глотке что-то сухо, а в желудке зябко. А потом ты мне все-все расскажешь: и о постоянной Хаббла, и о красном смещении, и о Большом Взрыве, и о масштабе Вселенной… А я буду слушать, раскрыв глаза и отвалив челюсть, как будто первый раз в жизни – ты ведь так красиво рассказываешь. Можно, я тебя буду звать Шехерезад Тамразович?
Казарян задергался в кресле и побагровел:
– Сотрудник капитан, извольте не отшучиваться! Я никогда еще не был так серьезен! Что вы мне тут расписываете успехи экспедиции! Подумаешь, обследовали звездную систему! Нашли инопланетный саксаул! А кому от того тепло или холодно? Испытали межзвездный привод! Твой нахальный друг Ваня его прекрасно испытал, когда гонял спутник с орбиты на орбиту, чтобы привлечь внимание. Как хулиган… А дальше мы просто проверяли арифметику, умеем ли считать! Бестактно задавать природе вопросы, ответы на которые прекрасно известны!
Альтманис нахмурился:
– Алик, не надо принижать чужую работу.
– Юра! Все чужие работы уже сделаны! Осталась только моя – самая главная!
Альтманис истово закивал головой:
– Совершенно верно,
– А что,
Альтманис глубоко вздохнул и сделался серьезным:
– Альберто, ты попал в самое яблочко. Да, меня тревожит психологическая обстановка на борту. Сегодня она благополучная, пока люди при деле – заканчивают обработку собранных материалов. А что будет завтра? Они же одуреют от безделья!
– Так дай же мне людей, у меня работы через голову, а рук не хватает!
– Тамразович, только не нагоняй на меня страхов. Ты свою работу уже тоже сделал: все возможные параллаксы уточнил сто сорок тысяч раз, постоянную Хаббла ниспроверг и даже между делом в полтора раза увеличил Вселенную.
Казарян вскочил и забегал по каюте, подпрыгивая и зависая в воздухе, – все-таки Ванин привод давал
