Тепло наших тел

кудряшки. Обоим лет по шесть.

— Вы маме не скажете? — спрашивает девочка. Качаю головой, сглатываю внезапно накатившие

эмоции. Чистые голоса, безупречная детская дикция…

— Вы знаете… Джули? — говорю я.

— Джули Каберне? — переспрашивает мальчик.

— Джули Гри… джо.

— Джули Каберне очень хорошая. Она нам каждую среду читает.

— Сказки! — добавляет девочка.

Это имя мне не знакомо, но чье-то обрывочное воспоминание за него цепляется.

— Вы знаете… где она живет?

— На улице Ромашек, — говорит мальчик.

— Нет, на улице Цветов! Там цветок нарисован!

— Ромашка тоже цветок.

— Ой, да.

— Она на углу живет. Угол улицы Ромашек и Черт-авеню.

— Корова-авеню!

— Там не корова, а черт. У них у обоих рога есть.

— Ой.

— Спасибо, — говорю я и собираюсь уходить.

— А вы зомби, да? — застенчиво спрашивает девочка. Я замираю. Она ждет моего ответа, покачиваясь взад-вперед на подошвах ботинок. Беспечно улыбаюсь и пожимаю плечами:

— Джули… так не думает.

С пятого этажа детям сердито кричат что-то насчет комендантского часа и чтобы они закрыли дверь и не разговаривали с незнакомцами, так что я машу им рукой и отправляюсь на угол Ромашек и Черта. Солнце уже заходит, небо ржавеет на глазах. Громкоговоритель вдалеке тараторит какую-то последовательность цифр, и большая часть окон погружается во тьму. Распускаю узел на галстуке и бегу вперед.

С каждым кварталом запах Джули все сильнее. Когда в овальном небе Стадиона загораются первые звезды, я поворачиваю за угол и замираю перед одиноким домиком, обшитым белым сайдингом. Большая часть домов тут, похоже, многоквартирные, но этот меньше и уже остальных. Он смущенно держится на расстоянии от своих набитых под завязку соседей. Четырехэтажный, максимум в две комнаты шириной, он похож на внебрачное дитя загородного дома и тюремной сторожевой вышки. Одно из окон третьего этажа выходит на балкон. На аскетичном фоне он кажется романтической нелепостью, пока я не замечаю установленные по углам снайперские винтовки.

Затаившись за ящиками во дворе, устеленном искусственным газоном, я прислушиваюсь к доносящимся сверху голосам. Закрываю глаза и наслаждаюсь, их нежными тембрами и терпкими ритмами. Я слышу Джули. Джули что-то обсуждает с другой девушкой, и их голоса полны джазовых вибраций и синкоп. Сам того не замечая, я пританцовываю под ноты их разговора.

Наконец они замолкают, и Джули выходит на балкон. Мы расстались всего день назад, но меня охватывает чувство воссоединения, такое сильное, будто я ждал его десятки лет. Джули опирается локтями на перила. Она босая и одета в одну черную футболку. Кажется, ей холодно.

— Вот я и снова дома, — говорит она, судя по всему, ни к кому не обращаясь. — Папа хлопнул меня по плечу, когда я вернулась. Натурально хлопнул, как будто он футбольный тренер какой-то. Сказал: 'Рад тебя видеть', — и убежал на рабочую встречу. Какой он все-таки… правда, душкой он никогда не был, но… — Слышу щелчок, на некоторое время она замолкает. Еще один щелчок. — Пока я ему не позвонила, он считал, что я погибла, так? Поисковые отряды он посылал, конечно, но где это видано, чтобы после такого возвращались-то? Значит, я была для него… мертва. Может, я слишком много от него хочу, не знаю. Но вряд ли он проронил хотя бы слезинку. Не знаю, кто и как ему сообщил. Все равно. Наверное, они похлопали друг друга по плечу, сказали 'крепись, солдат' и вернулись к работе. — Джули смотрит вниз, как будто видит землю насквозь до самого адского пекла в ядре. — Что с ними со всеми творится? — шепчет она так тихо, что я едва разбираю слова. — Может, они родились такими… дефектными? Или уже потом растеряли детали?

Некоторое время Джули молчит, но когда я уже готов выйти из укрытия, вдруг закрывает глаза и со смехом качает головой.

— С ума сойти… я скучаю по этому… Я скучаю по Р! Безумие… а впрочем, почему? Только потому что он… такой, какой есть? И вообще, 'зомби' — дурацкое слово. Название для того, чего мы не понимаем. И что такого в имени? Если бы мы… Если бы можно было… — Она замолкает, подносит диктофон к лицу и угрюмо его разглядывает. — Какая все-таки хрень этот аудиодневник, — бурчит она. — Не мое. — И швыряет диктофон вниз. Отскочив, он падает мне под ноги. Подбираю, засовываю в карман рубашки и прижимаю к груди — уголки впиваются мне в кожу. Если я когда-нибудь вернусь к себе в 'боинг', то положу сувенир рядом с тем местом, где сплю. Джули запрыгивает на поручень с потрепанным 'молескином' в руках и замирает спиной ко мне.

Просто дневник или стихи?

И то, и то, глупый.

А про меня там есть?

Выхожу из тени.

— Джули, — шепчу я. Даже не вздрогнув, она медленно оборачивается. Ее лицо смягчается и, как снег весной, тает в улыбке.

— Боже мой, — почти смеется она и спрыгивает с перил. — Р! Ты здесь! Господи!

— Привет, — ухмыляюсь я.

— Что ты здесь делаешь?! — шепчет она, боясь ненароком повысить голос.

Я пожимаю плечами. Этим жестом легко злоупотребить, но и он бывает к месту. В таком неописуемом мире, как наш, ему причитается главная роль, в лексиконе.

— Пришел… навестить.

— Я должна была вернуться, помнишь? А ты должен был попрощаться.

— Не знаю… почему… ты говоришь… прощай… я говорю… привет.

Сначала она не знает, как реагировать, но потом ее дрожащие губы расплываются в нерешительной улыбке.

— Господи, какой же ты придурок, Р, честное слово…

— Джулс! — раздается вдруг голос из дома. — Иди сюда, хочу тебе кое-что показать.

— Сейчас, Нора, — отвечает Джули и смотрит на меня. — Ты с ума сошел! Тебя тут убьют. Нашим главным все равно, как ты изменился, они и слушать тебя не станут, пристрелят — и все. Ты понял?

Киваю:

— Да.

И лезу вверх по водосточной трубе.

— Р! Господи! Ты слышишь, что я тебе говорю?! Вскоре, взобравшись примерно на метр, я понимаю, что хоть и могу бегать, говорить и, кажется, даже влюбляться, карабканье по трубам все еще не мой конек. Срываюсь вниз и падаю на спину. Джули закрывает рот руками, но все равно не может сдержать смех.

— Эй, Каберне! — снова зовет Нора. — Ты там что, с кем-то разговариваешь?

— Погоди минутку, ладно? Я делаю запись на диктофон.

Поднимаюсь и отряхиваюсь. Смотрю вверх на Джули. Она глядит на меня хмуро, прикусив нижнюю губу.

— Р, — говорит она жалобно. — Тебе нельзя…

Тут балконная дверь распахивается и появляется Нора. Она очень выросла, хотя кудри у нее все такие же густые и растрепанные, как у меня в видениях. До сих пор я видел ее только сидящей — окапывается, она очень высокая, чуть не на голову выше Джули. Нора тоже босая, в юбке камуфляжной