Армена Жордана. Характерная особенность: роль Парсифаля поочередно исполняли певец и оперная певица! Рольф Либерман и я были полностью согласны не только в том, что музыка Вагнера обладает несомненной возвышенной красотой, но и в том, что текст «Парсифаля» (как, впрочем, и «Тристана») насквозь пропитан двусмысленной философией. Более того, при создании «Тетралогии» Вагнер перерабатывал мифологические сюжеты, не искажая их смысла; заметим, что это были в большей степени скандинавские мифы, нежели германские. Однако насколько бережно и аккуратно он относился к деталям «германских» мифов, настолько же небрежно, порой доходя до подтасовки тем и смысла, он обращался с темами, заимствованными из кельтской мифологии.
Если внимательно прочесть текст вагнеровского «Тристана и Изольды», то можно заметить, что Вагнер полностью изменил, если не исказил, оригинальный сюжет предания. Вагнер в то время очень увлекался идеями Шопенгауэра, и их влияние чувствуется в трактовке легенды; в качестве примера можно привести появившийся мотив уничтожения «воли к жизни» как единственного способа достичь счастья. Та же интерпретация мифа прослеживается и в балете «Победители», появившемся в 1970 году на сцене театра Моне в Брюсселе. Хореографом постановки, положенной на музыку «Тристана», выступил Морис Бежар, бывший в то время буддистом. О красоте этого балета, о декорациях Яхне ле Тумелина (также буддиста) можно говорить бесконечно. Следует лишь отметить, что постановщиком было сделано все, чтобы сконцентрировать внимание слушателя и зрителя на хроматических нисходящих гаммах Вагнера, восхитительно передающих отказ героев от «воли к жизни» и их слияние, если не сказать уничтожение, в «океане душ». К этой нирване, согласно восточной метафизике, стремятся все человеческие существа, чтобы избежать тягот существования. Разумеется, подобное толкование сильно исказило первоначальный смысл легенды о Тристане и Изольде, повествующей о всеобщей любви, которая оказывается сильнее смерти, или о деспотичном обществе, в котором бьются два героя.
В «Парсифале» отклонение от традиционного повествования прослеживается еще сильнее. Разумеется, Грааль — центральный объект этой литургической драмы, однако смысловой акцент сделан на другом. Главный герой порой приводит в замешательство своим простодушием, но эта его черта заимствована из предшествующей мифологической традиции. Главным открытием Парсифаля, по версии Вагнера, является вовсе не Грааль, а тайное братство, владеющее секретами, которые не должно никому раскрывать. Без сомнения, это общество живет по расовым законам, поскольку рыцари Грааля относятся к отдельной, ограниченной потомственной линии. Чтобы вступить в это инициационное и расистское общество, нужно соответствовать нескольким критериям, таким как целомудрие, моральные ценности или презрение к обманчивым иллюзиям (к этой восточной «майе», нашедшей отражение в вагнеровских «цветочных девах» и псевдорайском саду Клингзора). Однако главное качество, которым должен обладать рыцарь Грааля, — умение хранить тайну. Этот запрет появляется уже в «Лоэнгрине»: рыцарь Лебедя, сын Парсифаля, не должен раскрывать ни своего имени, ни происхождения, ни того, что же такое Грааль. В «Парсифале» Вагнер продолжает тему принадлежности Лоэнгрина к тайному и священному потомству, финал этой лирической драмы — возведение героя на престол, Парсифаль становится королем Грааля.
Разумеется, ничего нового Рихард Вагнер не изобрел: все эти детали и подробности можно найти в произведении Вольфрама фон Эшенбаха, которое композитор использовал в качестве исходной модели. Однако Вагнер наполняет легенду о Парсифале иным смыслом, какого не было в романе средневекового автора. Поэтому правомерно утверждать, что идеология антисемита Вагнера была тем импульсом, который обусловил появление в XX веке самых странных и нелепых интерпретаций святого Грааля и таинственного братства рыцарей, его охраняющих.
Даже если настаивать на том, что Вагнер не несет ответственности за все сказанное и написанное о Граале после него, приходится признать, что последствия такой увлеченности Вагнером были губительными. Достаточно вспомнить «вагнеризм» и его шествие по Европе в 1900-е годы, когда им были охвачены поэты символисты и «декаденты», школы живописи и, конечно, композиторы. Националист и ярый антисемит Венсан д'Инди, основатель «Школы певцов», написал лирическую драму «Фервал», искусную копию «Парсифаля». Испанец Альбениц задумал трилогию о Мерлине, короле Артуре и Граале; до нас дошла лишь первая часть его произведения. Вспомним и об Эрнесте Шоссоне и его «Короле Артуре», не содержавшем, правда, никакого расового подтекста, скорее наоборот… Разумеется, нельзя забыть и о «Пелеасе и Мелисанде» Мориса Метерлинка. Неслучайно музыку к этой пьесе написал Клод Дебюсси — он часто посещал оккультные собрания парижских почитателей Вагнера. Его другом был автор «Арсена Люпена» Морис Леблан, многое знавший о Граале. Среди его знакомых была и певица Эмма Кальве, о которой шла молва, что она является любовницей аббата Соньера, связанного с тайной Ренн-ле-Шато и «потерянного королевского потомства», иными словами, к тайне «sangreal» — «королевской крови». Но это всего лишь надводная часть айсберга. Начало XX века — время появления на свет странных обществ, таких как английская «Золотая заря» или тогда еще безвестный немецкий кружок, который впоследствии стал Обществом Туле, безусловным вдохновителем нацистской идеологии.
В годы последовавшие за приходом к власти Гитлера, интерес к Граалю не исчез, но проявил себя в иной области: оставаясь, как и раньше, темой для литературных произведений, Грааль «ушел в политику», а фантазия политических деятелей или групп порой бывает пострашнее любого литературного вымысла… Пока точно не установлено, поручал ли Гиммлер некую миссию Отто Рану из СС, который вел упорные поиски в краю катаров, неподалеку от замка Монсегюр, считая, что это и есть «замок Грааля». Разумеется, сведения о том, что Грааль хранится в замке Монсегюр, — выдумка чистой воды, однако стоит заметить, что «неокатары» департаментов Од или Арьеж не раз затрагивали эту тему: она и по сей день приносит неплохой доход их родному краю. Чего стоят, скажем, действия некоего Антуана Гадаля, который был уверен, что найдет Грааль в гроте в верховьях долины Арьежа?
Шумиха вокруг этого дела лишь сыграла на руку одному почтенному президенту бюро по обслуживанию туристов. К счастью, Рене Нелли, неоспоримый знаток страны катаров и окситанской культуры, несмотря на препятствия, которые ему чинили, смог разобраться в вопросе об отношении темы Грааля к культуре катаров и тамплиеров. Тем не менее освободить разум от домыслов воображения — занятие нелегкое; жгучий интерес, проявленный так называемыми нацистскими интеллектуалами к теме Грааля, вызвал новую волну толкований, появившихся после Второй мировой войны.
Действительно, период между 1953 и 1956 годами можно определить как «переход из одной нелепой крайности в другую». После смерти в 1917 году аббата Соньера из Ренн-ле-Шато все недвижимое имущество было отписано его преданной служанке Мари Денарно. В течение многих лет она хранила «тайну кюре». Мари Денарно утверждала, что ей известен секрет сокровищ Соньера и что в один прекрасный день она его откроет. Конец жизни она провела на попечении промышленника Ноэля Корбю, которому завещала имущество, доставшееся ей от Соньера. Однако в 1953 году она умерла, так ничего и не рассказав. Став хозяином владений Соньера, Ноэль Корбю начал в них раскопки, но ничего не нашел. Потом ему пришла в голову мысль открыть в своих владениях ресторан. Чтобы привлечь клиентов, он распространил слух об «авантюрах», которые приписывали аббату Соньеру. Статья, появившаяся в 1956 году в «Depeche du Midi», довершила дело: «тайной Соньера» заинтересовались средства массовой информации.
Ответственность за скандальный успех этой темы во многом несет талантливый журналист Жерар де Сед, который, беспорядочно смешивая в своих историях катаров, тамплиеров и святой Грааль, без разбору хватался за все, что относилось к Монсегюру и Ренн-ле-Шато. К сожалению, Жерар де Сед слепо верил всему, о чем сообщали ему информаторы. Он писал обо всем, что было таинственно, странно и удивительно, но не удосуживался просмотреть подлинные источники по этим вопросам. В результате журналист оказался во власти мистификаций, инициатором которых был гениальный юморист Френсис Бланш. Последний и не подозревал, какое воздействие оказал его невинный розыгрыш.
Итак, Жерар де Сед осветил подробности жизни аббата Соньера и написал о цепи странных поступков кюре, совершенных в 1900 году. В то время о аббате Ренн-ле-Шато ничего не было известно за пределами края Разе, впоследствии о нем понемногу забыли (или же его хотели забыть). Однако публикации Жерара де Седа привели к тому, что на читателя обрушился шквал подобной литературы, представлявшей собой сплав исторических фактов и самых безумных авторских фантазий. Маленькое селение Ренн-ле-Шато неподалеку от Монсегюра в сердце департамента Од неожиданно стало одним из самых сакральных мест для исследований, называемых «эзотерическими».
Но волна популярности Ренн-ле-Шато, затопив Разе, не остановилась. Она прокатилась по всей Франции, поднимая вопросы, на которые человечество долгое время не осмеливалось отвечать. В
