Едва в замке заскрежетал ключ, кот и Максимов встрепенулись одновременно. С первым щелчком ключа Максимов уже был на ногах. Со вторым, он уже занял позицию за косяком двери. Мельком бросил взгляд в окно, улицу уже залил сиреневый предрассветный свет.
Скрипнула входная дверь, холодный сквозняк ударил по ногам. Вошедший закрыл за собой дверь, но пройти по коридору не спешил.
Максимов внимательно следил за котом. От его поведения сейчас зависело все. Кошки, в отличие от собак, никогда не выбегают к незнакомцу. Почувствовав чужого, они сначала выглянут из-за угла, оценят на взгляд пришедшего, потом в укромном месте обдумают все и лишь после этого решают показать себя. Что вовсе не значит, что они тут же с радостью вспрыгнут на чужие колени.
Макс облизал грудку, задрал хвост и, коротко мяукнув, смело бросился по коридору. «Свои», — усмехнулся Максимов.
— Киса скучала? — раздался у двери знакомый голос.
Максимов выждал, но других голосов не послышалось, Вика была одна.
Выглянул из-за угла, увиденное соответствовало его планам: Вика наклонилась над котом, трепала его по выгнутой дугой спинке.
Максимов прицелился и послал по гладкому полу крысиную маску. Сначала раздался кошачий мяв, потом испуганный вскрик Вики.
Довольный произведенным эффектом, Максимов шагнул в коридор. Вика замерла, припав на колено, вскинув голову. Рука все еще висела в воздухе, кот счел за благо испариться, чтобы не участвовать в разборках людей.
— Доброе утро, — вежливо поздоровался Максимов, правая рука привычно нырнула под расстегнутую манжету на левой. Заранее решил, что в таких условиях ножом будет действовать сподручнее.
— Здравствуй, — выдавила Вика.
— Маску подними. А где, кстати, остальное?
— Перепрятала, когда обнаружила, что ты пошарил по ящикам. — Вика, не спуская настороженного взгляда с Максимова, медленно выпрямилась. Машинально одернула короткую юбку. — Откуда ты взялся, Макс?
— А я, как мой тезка, обладаю кошачьей особенностью приходить, когда не зовут, и уходить, когда захочется.
Вика вскинула руку, завела за ухо выбившуюся прядку. Максимов невольно напрягся, расстояние между ними было не больше десяти метров, идеально для броска, нож можно метнуть, как стрелу, лезвием вперед.
— Не делай резких движений, — предупредил Максимов. «Дернется — получит нож в плечо. И хватит. На кухне лежит большой разделочный нож, но даже если это она Лилит, пусть кто хочет, тот и снесет ей голову. У меня рука не поднимется», — решил он.
Вика устало вздохнула, уронила руку.
— Накопилась масса вопросов. Поговорим?
— Личный контакт, Олаф, — отчетливо произнесла Вика.
— Повтори!
— Личный контакт.
Пружина, сжатая внутри, с воем распрямилась. Максимов ощутил неприятную ломоту в расслабившихся мышцах, на висках выступила испарина. Сколько ни тренируй себя в работе на «свой — чужой», природу не обманешь. Однажды видел, как разыгравшиеся леопарды дошли до такой степени ярости, что со стороны показалось, дело добром не кончится. Но вот один повалил, наконец, противника, придавил и прицелился в незащищенное горло — неожиданно соскользнул с противника, с отчаянным воплем стал метаться по поляне, кататься по земле, бить, скрести лапами, выгоняя из себя ярость. Максимов ощутил себя тем самым леопардом: все естество настроилось на убийство врага, но в последнюю секунду, когда зубы вот-вот должны были впиться в горячую плоть, рефлекс «свой — чужой» приказал отступить инстинкту охотника. Кто бы знал, чего это стоит! Неудивительно, что леопард орал, как от боли.
— Удивлен, — усмехнулась Вика.
— Нет. — Максимов спрятал за спину правую руку, в ней все еще сжимал нож. — Для таких, как мы, случайностей не существует. Есть Провидение, или Судьба: называй, как хочешь. Что просили передать?
— Наши проверили твой «почтовый ящик». Информация принята и пошла на обработку. Сильвестр передал, что теперь мы работаем с тобой в паре. — Она приняла затянувшееся молчание за сомнение. — Поверишь на слово или свяжешься с Сильвестром?
— И как мне тебя называть? — с иронией поинтересовался Максимов.
— Викки.
— Было бы странно, если иначе, — усмехнулся Максимов. — Обойдешься, будешь просто Викой.
— А ты — Максом.
Максимов по-новому взглянул на Вику.
— Договорились.
— Я могу пройти?
— Естественно. — Максимов первым сдвинулся с места. — Между прочим, заведи собаку. Хоть гавкнет, когда чужой в дом полезет.
— Из моих знакомых ты единственный, кто путает дверь с окном. — Вика стряхнула с ноги туфельку.
— На твое счастье, отношусь не к худшей части человечества.
— Ага, в кабаке, в соседнем доме после тебя до сих пор полы не отмыли, — проворчала Вика, грохнув об пол второй туфелькой.
— Конструктивная критика, — согласился Максимов. Подошел вплотную, только сейчас увидел, какое лицо у Вики. — Что случилось?
Вика зябко передернула плечами, на секунду лицо исказила брезгливая гримаса.
— Макс, посиди на кухне. Мне в ванную надо. Срочно. — Она провела по плечам, словно стряхивая мерзкую слизь. — Я больше не могу, — выдавила она, едва сдержав слезы.
Максимов, устроился на кухне, не зажигая света. Курил, чутко прислушиваясь к происходящему в ванной. Мог поклясться, что несколько раз сквозь шум бегущей воды расслышал приглушенные рыдания.
«Хорошо быть феминисткой на кухне в элитном доме. Чем ближе к реальной жизни, тем быстрее доходит, что мужик должен быть мужиком… А баба — женщиной, как шутил незабвенный майор Барабин. А если серьезно? Что может быть серьезнее войны? Давно пора вспомнить старый закон — женщины, старики и дети — вне игры. Разбираются между собой только мужики. Грудь в грудь, глаза в глаза. Да где там! Теперь латентный гомик из ВВС заходит на боевой разворот над сербскими пацанами, у которых хватило мужества взять в руки старые автоматы и умирать за свою землю, и считает себя героем. А весь мир смотрит войну по телевизору, как футбол, и улюлюкает каждому взрыву „Томагавка“. — Максимов поморщился и раздавил окурок в пепельнице. — В скотское время живем!»
Он ворчал, но отлично понимал, что вывело его из себя. Меньше всего хотел, чтобы в дело, в котором уже нарисовалось столько трупов всего за сутки, вошла женщина. Можно тысячу раз успокаивать себя, что женщин удобно использовать на добывании информации, как связных и медсестер. Но это все от лукавого. Война — это война, и рано или поздно она коснется всех.
«Пусть поплачет. Это мужику слезы должны жечь глаза. Правильно говорят, если до тридцати мужчина не разучился плакать, то он либо подлец, либо дурак. Слезы — удел женщин. Она должна плакать по уходящим и оплакивать невернувшихся. Никто ее от этого не избавит».
По трубам громко зажурчала вода, Вика спускала воду из ванны.
Максимов поставил на плиту чайник, зажег газ. Прислушался к звукам в ванной — тихо позвякивали флакончики и баночки на стеклянной полке. С облегчением вздохнул:
— Слава богу, красится, значит, жить будет. Вика вышла из ванной в облаке нежных цветочных
