— А почему не спрашиваешь, зачем я дал тебе команду слить информацию о Гусеве прокуратуре? — неожиданно спросил Черкасов.
— Знаю ответ, вот и не спрашиваю.
— Ну-ка, ну-ка, сверкни умом! — Черкасов подался грудью вперед, не заметив, что край фуражки едва не коснулся носа Елисеева. Тот был на полголовы выше шефа и невольно отстранился назад.
— Чтобы перевести стрелки на тех, кто послал сюда Гусева.
Черкасов резко повернулся к нему спиной. Елисеев ожидал, что последует команда идти работать, но ошибся.
— М-да, а ты не дурак, Федя, — протянул шеф. — Знаешь, о чем я думаю, когда смотрю в эту яму?
Ситуация напомнила анекдот, в котором солдата спрашивают, о чем он думает, глядя на кучу кирпичей. Елисеев за спиной шефа не таясь улыбнулся. Нормальный солдат всегда и везде, как гласил анекдот, думает о бабах. Какие мысли копошились в голове, увенчанной «аэродромом для мух», поди разберись.
— Сюда штрафбат бросили, как ты, наверно, догадался, — начал Черкасов. — Нормальных солдат закон не велит использовать на таких работах, а за этих ублюдков никто не спросит. Вот смотрю я на них и думаю. Сталинизм, развитой социализм, перестройка и демократия, а штрафбаты как были, так и будут. И знаешь почему? — Он поманил Елисеева, приглашая встать рядом. — Полюбуйся, Федя. Копошатся ублюдки всех мастей по яйца в холодной грязи. Значит, детей у них гарантированно не будет. А если и будут, то от папы-психопата, после штрафбата все психами становятся. Это гарантирует, что детишки тоже сядут, если их самих такие же выблядки не подрежут. А на зоне с плохим здоровьем, от папы унаследованным, отпрыск заработает туберкулез и помрет, гарантированно не оставив жизнеспособное потомство.
Какой-нибудь гуманист-журналист сказал бы, что мы плодим преступность. Нет, Федя, мы ее уничтожаем на генетическом уровне. Гонят в армию все, что родилось, а солдатом и гражданином может быть один из десяти. Кое-кого удается с грехом пополам приучить к подчинению и уважению начальства. Остальных приходится гробить. Вывод? — Черкасов выжидающе посмотрел на Елисеева. — Отвечу сам. Армия не только школа жизни, но и ассенизатор общества.
— Никогда об этом не думал. — Елисеев бросил напряженный взгляд на шефа, потом уже по-новому посмотрел на чавкающих в грязи полуголых людей. Сострадания к штрафникам не испытывал никогда, через его руки прошло немало тех, кому трибуналы влепили срок. Но до философского осмысления своей работы как великой миссии он не дошел.
— В эту яму они попали не по моей прихоти, а по приговору трибунала, — бесстрастно продолжил Черкасов. — Но если ты предашь или подставишь меня, Федя, никакого трибунала мне не потребуется. Просто брошу башкой вниз — и все.
От неожиданности Елисеев невольно вздрогнул. Поволока в глазах Черкасова, которую он принял за маразматическую муть, сменилась холодным отливом.
— Зачем вы так, Игнат Петрович? — Елисеев едва сдержал обиду. Начальство любит попрекать, мол, я тебя из грязи поднял, в грязь и втопчу. Но тут номер не проходил. Не подключи Елисеев шефа к работе с коронным агентом, до сих пор кормить бы Черкасову забайкальских комаров.
А шеф, как полагается по сценарию подобных разговоров, вцепился взглядом в лицо Елисееву. Глаза из-под козырька поблескивали зло как у затаившегося в норке зверька.
— Потерпишь, — процедил Черкасов, — Ты уже сам не веришь, что Гусев помер своей смертью, хоть сто экспертиз тебе дай. Если Гусева из Москвы за какие-то грехи здесь достали, еще полбеды. Затрут, даже пятна не останется. А если его одни послали, а завалили другие? Значит, у нас идет тихое подковерное сражение. В этой Драке я намерен держать нейтралитет. Расти мне больше некуда, детишек пристроил, на пенсию хоть завтра уйду. Только вот избушку себе дострою. — Он с усмешкой кивнул на кипевшую вокруг стройку. — Нет у меня резона в чужие игры играть. А тебе еще служить и служить. Запретить играть я тебе не могу. Потому что — один черт! — не смогу проконтролировать. Играй, Федя, играй… Но не заиграйся.
— Боитесь, что после стольких лет совместной службы…
— Ничего я уже не боюсь. Но возможность измены учитывать обязан, — обрубил Черкасов. — И заранее предупреждаю, только снюхайся с кем-то у меня за спиной!
— Сами понимаете, Игнат Петрович, это исключено! — как мог твердо произнес Елисеев.
— Ну-ну. — Черкасов повернулся к нему спиной, бросил через плечо: — Иди, Федя, работай. А у меня тут еще дела.
— Только один вопрос, Игнат Петрович, — не удержался Елисеев. — Допустим, что Гусева убрали. Но почему тогда не допустить, что это сделали не наши, а оттуда? — Он кивнул в сторону Балтики.
Черкасов оглянулся, обжег его взглядом из-под козырька.
— Ага, «Першингом» прямо в темечко! Пойми, нет у нас врагов, кроме нас самих. Мордуемся меж собой, как пьянь в кабаке. Из высших государственных соображений друг дружку мочим. Впрочем, покопай и эту версию. — Он неожиданно изменил тон. — Чем черт не шутит, может, Гусев всем сразу поперек горла встал, — заключил он и отвернулся, дав понять, что разговор окончен.
Елисеев побрел по накатанной колее к опушке. За спиной ворчали дизеля, отравляя лесной воздух солярной гарью, матерно переругивались солдаты, ухал молот, вбивая сваи в землю. Скрывшись за первым рядом деревьев. Елисеев оглянулся. В мельтешении людей и техники нашел взглядом кургузую фигуру шефа. Тот снял с головы фуражку, белым платком протирал плешь на макушке. Именно в это белое пятно, отчетливо видимое на сотню метров, и прицелился Елисеев, вскинув руку.
— Чпо-ок, — с растяжкой произнес он, согнув указательный палец.
Представил, как из головы шефа вылетает красный фонтанчик, и, подломившаяся в коленях фигура медленно, как фанерная мишень, валится за кучу земли. И вниз, в котлован, — уже мертвым…
От этого видения сладко заныло под сердцем.
Особый архив
Сослав Д.К. никакого заговора в среде военных под руководством Тухачевского не существовало в природе. «Красные маршалы», прославившиеся в гражданской войне, сначала в своем узком кругу, а потом и перед Сталиным стали высказывать недовольство наркомом Ворошиловым. Истинную цену полководческим талантам последнего Сталин, естественно, знал и своим молчанием провоцировал верхушку военной элиты на более смелые шаги. Его информаторы докладывали, что на подмосковных дачах маршалы не скрываясь обсуждали полезность смещения Ворошилова и замены его Тухачевским. И как только они поставили вопрос об этом перед Сталиным, он одним ударом репрессировал всех.
Меньше всего его заботил авторитет Ворошилова. Военные посмели поставить вопрос о смещении с поста члена Политбюро — высшего органа политической власти. Пусть и трижды обоснованное и целесообразное решение было абсолютно неприемлемо для Сталина. Он отлично знал, отдай он Ворошилова на растерзание маршалам, завтра же они поставят вопрос о смещении самого Сталина. И Сталин в крови утопил зародыш заговора военных, навсегда отбив у них охоту участвовать в политических играх.
Не секрет, что каждый командир ведет за собой шлейф подчиненных, лично ему обязанных своей карьерой. Только в этом причина масштабности арестов: от маршала до комполка включительно. Следует признать, что рана, нанесенная косой НКВД, быстро зарубцевалась. Россия воюет с четырнадцатого года, и количество талантливых и храбрых военных достаточно велико. Открывшиеся вакансии быстро заполнили новые командиры, с военным талантом которых нам пришлось столкнуться в этой войне.
Д.К. заметил, что приоритет в создании Красной Армии принадлежал Лейбе Троцкому, заклятому врагу Сталина. Массовые чистки среди военных позволили Сталину полностью подчинить армию своей власти. И это было еще одной целью, возможно, основной в этой многоходовой интриге. Сейчас мы имеем
