Сегодня утром, бреясь, обратил внимание, что на висках прибавилось седины. Но сейчас, в ярком свете дня, оценил, что так даже неплохо, подкрашивать еще рано.
Уверенной походкой вошел в кафе.
Как и договаривались, за угловым столиком у окна, (стекла темные, с улицы посетителей не видно) его уже ждали Эрика и ее друг.
При желании Эрика могла легко сбросить с подиума Клаудию Шиффер. Двадцать пять лет, спортивная фигура, точеные кисти рук, копна волос цвета пшеницы, забранных в задорный хвост, полное отсутствие косметики, не из экологической моды, а из-за ненадобности, и бесшабашный взгляд васильковых глаз.
«Черт возьми, порода», — сглотнул слюну Садовский при первой встрече.
Впечатление оказалось верным, Эрика доводилась родственницей какой-то графине фон Вестарп[4] и по праву крови вполне могла скакать на дерби с принцессой Анной или плескаться в одном бассейне с наследницей престола Монако. Это не могло не льстить самолюбию Ярослава Садовского, никогда не забывавшему, что его ясновельможный предок некогда владел землями в Речи Посполитой. И самомнение взлетело до заоблачных высот, когда прямо с приема, где их представили друг другу, Эрика без лишних слов увезла его в загородную гостиницу. Сладкий плен длился трое суток. Резидент, скрипнув зубами то ли от ярости, то ли от зависти, поздравил с удачным вербовочным подходом.
Эрика считала себя свободным журналистом очевидно, потому что в деньгах не нуждалась — ее отец владел несколькими типографиями в Восточных землях и тремя газетками в Баварии. Жизнь она прожигала, как и полагалось «инфант терибль» увядающего аристократического рода, — весело и беззаботно.
Ярослав на правах старого знакомого с годичным стажем интимных встреч чмокнул Эрику в щечку, пахнущую зеленым яблоком, и протянул руку мужчине. При этом Ярослав сделал твердый взгляд и чуть выставил вперед челюсть, придав себе еще более мужественный вид. Он знал, что если женщина в первые тридцать секунд подсознательно оценивает мужчину как вероятного сексуального партнера, то мужики, как псы, прицениваются друг к другу, выясняя шансы противника в драке за самку и кусок мяса.
Он сразу сделал вывод, что в цивилизованных условиях сидевший напротив мужик против него, Ярослава, никаких шансов не имеет. Напрочь лишен лоска, слишком запущен и погружен в себя. И к тому же беден. Одни пластмассовые часы говорят сами за себя. Правда, где-нибудь в темной подворотне или в голом поле с автоматом… Крутые плечи, крепкая шея, заветренная небритая рожа и мощный перстень на толстом указательном пальце. Какая-то мудреная арабская вязь. Впрочем, перстень, очевидно, не золотой, медь дешевая. И еще черная армейская куртка — мечта подписчика журнала «Солдат удачи».
Знакомства у Эрики, как он уже знал, простирались от заоблачных высот аристократических салонов до катакомб социального дна. Но всякий раз она умудрялась находить таких уникумов и рептилий, что оставалось только вздрогнуть. Последним трофеем был седой ветеран РАФ,[5] впавший в окончательный маразм на почве конспирации. Что не помешало Эрике после затянувшегося интервью в постели заключить, что как террорист он, конечно, уже выпал в осадок, но мужчина еще тот.
И этот, что сейчас разминал в пальцах «Житан» без фильтра, явно относился к неистребимому племени убежденных анархистов и искателей приключений.
— Представь нас, — обратился Ярослав к Эрике.
— Фу, как официально, — наморщила носик Эрика. — Знакомьтесь. Ярослав Садовский, русский журналист и немного коммерсант. Или наоборот. Что не так уж и важно. Это — Леон Нуаре.
Мужчины пожали друг другу руки. Как и ожидал Садовский, хватка у Леона оказалась стальной, как у грузчика.
— Так вы журналист или коммерсант? — Леон сунул в рот сигарету.
— Журналист — это либо несостоявшийся писатель, либо удачливый коммерсант, продающий информацию. Я, если точно выразиться, менеджер от журналистики. Организую работу других, сам пишу редко. Как бизнесмен интересуюсь средствами коммуникаций, в частности — кабельным ТВ.
Ярослав сказал чистую правду. Действительно, печатать на машинке толком так и не научился. Просидеть больше часа за рабочим столом для него было пыткой. А «залегендировали» его под представителя российского инвестиционного фонда, изучающего опыт западных СМИ, потому что вакансий в ТАССе и корпунктах газет для «подснежников» из-за наступившей нищеты не осталось, нормальных журналистов содержать не на что, куда уж кормить разведчиков. Будет или нет фонд инвестировать в развитие сети кабельного ТВ на бескрайних просторах России — бабушка надвое сказала. Что, впрочем, Ярослава не волновало. Но информация, собранная им, весьма пригодилась отцу. Ветеранское СП грамотно вложило деньги в кабельную сеть Германии.
— Эрика мне сказала, что вы организовывали съемки фильмов здесь, на Западе? — Леон чиркнул зажигалкой — старой побитой «Зиппо».
— Да, в Праге, Амстердаме и в основных городах Германии. Познавательные и исторические программы для одного телеканала в России. — Садовский решил, что пора перехватить инициативу и самому задавать вопросы: — А вы — журналист, не так ли?
— Стрингер, — ответил Леон без всякой рисовки. «Я так сразу и подумал». — Ярослав еще раз окинул взглядом Леона.
Без сомнений, он по всем видовым признакам принадлежал к беспортошному и безголовому племени «солдат удачи» от журналистики. Самые умные и амбициозные рвутся в политические комментаторы и экономические обозреватели, практичные — в светскую хронику и рубрики «искусство, кино, театр», бестолковые оседают в спортивных редакциях либо пишут «на производственные темы», совсем уж недалекие кропают статьи для садоводов и гороскопы для домохозяек. Для всех них удостоверение журналиста открывает двери в те миры, куда при других условиях путь им был бы заказан. И в этом, очевидно, они видят основное преимущество своей профессии, если не считать удовлетворенного зуда высказываться по любому вопросу, даже если тебя не спрашивают.
Лишь стрингеры рыщут там, куда боятся или брезгуют входить обычные журналисты. Как правило, никогда не состоящие в штате, не получающие, стабильного оклада и премиальных за прилежную работу, стрингеры всё делают на свой страх и риск. Для них, как для пиратов, деньги имеют ценность лишь как результат удачной авантюры. И плевать они хотели на профессиональные этические нормы и законы страны пребывания.
— Интересно. — Ярослав уселся поудобнее, вполоборота к Эрике. — И где удалось побывать?
— Эфиопия, Ангола, ЮАР, Пакистан, Иран, Афганистан, Индия, — перечислил Леон.
— Конечно же, штат Кашмир? — высказал догадку Ярослав, сообразив, что адресами командировок были исключительно «горячие точки».
— Угу, — кивнул Леон, выпустив облачко дыма.
— И что вас туда тянет? — поинтересовался Ярослав.
— Я подхожу для такой работы лучше, чем многие. Вы бы не стали есть то, что ел я, или спать там, где с превеликим удовольствием высыпаюсь я. Ну и, конечно, деньги. Моя работа хорошо оплачивается. Перед ужином зрители хотят видеть кровь и руины. Это позволяет им чувствовать себя защищенными. По сути, они платят за чувство комфорта, а не за новости.
«Уже легче. Можно работать», — решил Садовский. Сам он был далек от романтики войны. От военных сборов остались самые неприятные воспоминания, а трех прыжков с парашютом, обязательных по программе, хватило, чтобы отбить всякую охоту к экстремальным видам спорта.
«Но если человек работает за деньги, с ним можно нормально общаться. К тому же, слегка циник. И, безусловно, эгоцентрик. Вон сколько раз „якнул“. Подружимся, куда он денется. Если деньги любит».
— Леон, что же ты не сказал, что в восемнадцать лет сбежал из дома и записался в Иностранный легион, — вступила Эрика, все это время с интересом наблюдавшая за ритуалом знакомства мужчин. Совсем как косуля с деланным равнодушием косит из-за кустов на бодающихся самцов.
— И такое было? — удивился Ярослав.
— Давно, я уже и забыл, — отмахнулся Леон. На вид Леону было тридцать с небольшим, и Ярослав ощутил болезненный укол ревности. С такой биографией и внешностью флибустьера не составляло никакого труда оказаться в загородном отеле с Эрикой. Что-то ему подсказывало, что именно так оно и было. При мысли, как это было у нее с этим дикарем, в сердце впился острый шип. «Ладно, у нас свои козыри есть», —
