А боль в груди становилось все сильней, жгучей. Казалось, под кожу забился злой червячок и вгрызается в плоть.
Максимов пружинисто вскочил, бесшумно пробежал в ванную.
Здесь все сверкало образцово-показательной чистотой, помноженной на немецкую тягу к порядку. На полочке ровными рядами выстроились, как солдаты на параде, баночки, бутылочки и тюбики с фирменными наклейками отеля. Среди этого изобилия, расфасованного в миниатюрную тару, пробуждающего у русских туристов приступ клептомании, Максимов отыскал склянку с чем-то спирто-содержащим и упаковку стерильных салфеток. Осторожно отнял ладонь от груди.
Под кожей, чуть ниже подключичной выемки, бился синий червячок, пытаясь прогрызться наружу. Истончившаяся кожа вспучилась и лопнула, наружу брызнули ручейки темной крови. Несколько капель звонко шлепнулись на девственно чистый кафель. Боль сразу ушла. Кожу на груди стало покалывать холодком, будто кто-то осторожно водил озябшими пальцами.
Максимов поднес салфетку к груди, но рука замерла на полпути.
Струйки сами собой, против всех законов физики, стали закручиваться в дуги. Их было ровно четыре. Ползли по коже, словно змейки с маленькими круглыми головками, дрожали упругими тельцами. Описав правильный полукруг, змейки потянулись головками к центру, заползая друг на друга. И замерли. Образовав левостороннюю свастику.
— Ну ни фига себе! — выдохнул, пораженный, Максимов.
Машинально отметил, что в гамбургском припортовом тату-салоне вряд ли бы сработали такой изящный рисунок. Тонкая пленка крови неестественно быстро подсохла, и казалось, змейки упруго выгибали чешуйчатые спинки.
Максимов осторожно промокнул сукровицу салфеткой. Отняв руку, еще раз поразился. Никакой раны. Если не считать маленькой язвочки, словно прижег спичкой. И кровь больше не шла, вся впиталась в салфетку.
Из зеркала на него смотрело побелевшее лицо, все в мелкой сыпи испарины. Максимов смотрел в глаза своему отражению, пока из глаз не исчезли удивление и страх.
— Так-то лучше, — сказал он сам себе. — Таким им тебя не взять.
Он выбросил салфетку в урну, тщательно замыл кровавые потёки в раковине. На всякий случай прижег маленькую ранку спиртом. Выключил свет и вернулся в спальню.
Карина мирно спала. Она не пошевелилась, когда он лег рядом, обняв, закрыл собой от всего мира.
…Странник чувствовал, как под ладонью бьется ее сердце. Маленький, горячий, упругий комок. В нем билась сила жизни. Но Странник знал, что ее слишком мало, чтобы выдержать удары тех Сил, что готов обрушить на них человек с заледеневшим сердцем. И тогда Странник представил, что его собственное сердце превратилось в сверкающее веретено. Оно стало вращаться все быстрей и быстрей, разматывая тонкую золотую нить. Тоньше волоса, она распускалось в темноте, сплетаясь в ажурную сеть. Сеть с каждым выдохом Странника становилась все плотнее, пока не превратилась в жесткий каркас, надежно укрывший два тесно прижавшихся друг к другу тела. И первая же ледяная стрела, прилетевшая из темноты, разбилась о золотой панцирь, рассыпавшись на тысячи острых осколков. Они искрами вспыхнули в ночи и исчезли, как падающие звезды…
Черное солнце
В черном, как смоль небе брызнули тысячи ярких светлячков. Показалось, что разом посыпались все звезды, словно кто-то смахнул бриллиантовое крошево с черного бархата. Когда космический фейерверк погас так же неожиданно, как и вспыхнул, оказалось, что созвездия остались на своих местах. И желтый глаз полной луны все так же равнодушно смотрит на равнину.
— Бог мой, сколько их было! А я даже не успел загадать желание, — прошептал Винер. Заставил себя унять восторг и рассуждать, как привык, холодно и отстранение. Добавил: — Звездный поток августид. Всего лишь раскаленные камешки. Но как красиво.
Он машинально погладил повязку. После того как Мио убрала с нее ладонь, рану, казалось, обработали заморозкой.
Мио все еще сидела у его ног. Пальцы сцеплены каким-то странным способом и сжаты добела. Глаза плотно закрыты, лицо отрешенное, как у буддистских статуэток. Винер знал, что в таком состоянии тревожить Мио нельзя. Телом она была рядом, а той таинственной субстанцией, что на языке восточной магии зовется «тенью воина» и что являлось истинной Мио, она носилась в неведомых далях, творя свои темные дела.
Короткая фраза на японском слетела с приоткрывшихся губ Мио. Женщина расцепила пальцы и уронила ладони на колени.
— Что-то случилось? — спросил Винер, с тревогой всматриваясь в лицо Мио.
— Когда ты последний раз любил, Клаус?
Вопрос был задан едва слышным шепотом.
— Ты же знаешь, я слишком занят для этого, — с холодной улыбкой ответил Винер.
— Тогда я ничего не буду объяснять, потому что ты ничего не поймешь. Просто знай, моя магия против него бессильна.
— Это значит, что ты — вне игры? — после долгой паузы спросил Винер.
Мио закинула голову, подставив лицо лунному свету. На секунду в узких щелочках глаз вспыхнули желтые огоньки и погасли, когда она вновь опустила веки.
Глава пятнадцатая. Гамбургский счет
Черное солнце
Через обслугу отеля получены образцы тканей «Мангуста» для проведения генетического анализа. Готов выслать с курьером в указанный Вами адрес.
«Мангуст» и «Вольхен» посетили комиссариат полиции, где после необходимых формальностей получили разрешение на погребение тела Дымова.
Странник
Немецкая бюрократическая машина работает, как часы. Но нет силы, способной заставить ее шестеренки вращаться быстрее, чем написано в техническом руководстве по эксплуатации. Чиновники из комиссариата выражали сдержанное сочувствие и проявляли такой же сдержанный интерес к дочке
