Энке, чертыхнувшись, перешагнул через мертвого пса, пошел к дому. Максимов шел следом, спиной чувствуя чей-то внимательный взгляд.
При их приближении из темноты у крыльца вынырнула черная фигура.
Энке подошел вплотную к человеку. Произошел быстрый разговор по-немецки. Максимов ждал, запретив себе шевелиться: нервы у взявших дом штурмом были на взводе. И оружие тоже.
Наконец Энке сделал знак следовать за ним, в дом.
В прихожей ничком лежал труп. Первая жертва среди людей. Проходя по коридору первого этажа, Максимов насчитал еще пять трупов.
В гостиной беззвучно работал телевизор, сиреневый свет экрана, дрожа, заливал комнату. В этом неверном свете Максимов едва смог разглядеть тела. Не меньше восьми. Одна черная фигура встала с колен и замерла. В руке отчетливо был виден короткоствольный автомат с толстой трубкой глушителя. В гостиной стоял тошнотворный запах свежепролитой крови и выпотрошенных внутренностей.
Максимов обратил внимание, что Энке свободно ориентируется в доме без провожатого. Так, будто жил здесь или детально изучил план дома.
За поворотом тускло светилась полоска света на полу В ней мелькнули две тени — кто-то широко расставил ноги. загородив собой проход. Максимов мысленно поблагодарил Энке за дальновидность: маску дал, а оружие — нет. В темноте, в незнакомой обстановке, где еще смердило войной, он сейчас бы рефлекторно вскинул пистолет. Поди узнай, как среагировал бы на это тот, кто стоял у двери.
Энке бросил отрывистую команду, и дверь распахнулась, открыв спуск в подвал. Внизу крутой лестницы скрючился еще один труп. В свете тусклой лампочки Максимову удалось разглядеть черты заляпанного кровью лица. Несомненно, араб. Молодой, лет двадцать, не больше.
Посреди узкого коридорчика стоял человек в черном комбинезоне с такой же маской, как у Максимова, на голове. Сбоку на него лился яркий свет. На скрещенных руках он держал девятимиллиметровый «Узи» с глушителем.
Человек шагнул вправо и исчез.
Энке первым шагнул следом за ним в маленькую комнатку. И замер на пороге. Тяжело, натужено засопел.
Комнатка была не больше полутора десятков квадратных метров. В ней едва уместились хирургическое кресло, столик на колесиках и два табурета. И три трупа. Два араба развалились в углах комнаты. Лицо одного напрочь размозжило пулей. Из красного дрожащего месива торчали белые зубы. Второй свесил голову на залитую кровью грудь. Правую руку перебило пулей. Часть ее, ниже локтя, валялась рядом. Мертвые пальцы все еще сжимали пистолет.
Третьим был белый мужчина в странной короткой сорочке больничного вида бледно-зеленого цвета. Его намертво прикрутили к стальным поручням кресла. Свет мощного софита бил ему прямо в лицо. Правая половина лица была багрового цвета, левая мертвенно-бледная. На этой пергаментной коже странно, как чернильное пятно, смотрелся синяк под левым глазом. По голым ногам мужчины катились желтые струйки, собираясь в лужицу на бетонном полу.
Максимов заглянул ему через плечо.
«Н-да, ни фига себе порядок! Опоздали, союзники», — подумал он.
Человек в черном комбинезоне встал за креслом, освобождая пространство для грузного тела Энке. В ответ на немой вопрос шефа показал большой палец, направленный вниз — мужчина в кресле был мертв.
На губах еще шевелился плотный ком пены. Но никаких ран на теле не было.
Энке, давя ботинками гильзы, рассыпанные по полу, прошел к столику. Наклонился над хирургическими инструментами. Перебрал стекляшки пустых ампул, по очереди поднося к носу. Ноздри при этом хищно раздувались, втягивая внутрь запах.
— Бестолочи! «Химический допрос» после черепно-мозговой травмы. Какой коновал их учил? — по- русски проворчал Энке, косясь на подошедшего ближе Максимова.
— Кто это? — спросил Максимов.
— Уже никто. Просто кусок дерьма.
Энке шлепнул ампулу об пол.
Обратился к автоматчику на немецком. Тот в ответ только время от времени кивал и выплевывал сквозь прорезь в маске: «Яволь».
Максимов решил осмотреться получше. Его не покидало ощущение скрытой угрозы, разлитой в воздухе. Возможно, так действовал запах пороховой гари, все еще витавший в пыточной камере.
Голые кирпичные стены, поклеванные пулями. Ворох старого тряпья у двери. Пустая картонная коробка из-под аппаратуры с фирменным лейблом «Сони». Раздавленная банка, служившая пепельницей. Чего-то не хватало.
«А это лишнее», — отметил Максимов.
На боковой стене, полузакрытый от взгляда плечом Энке, висел плакат под стеклом. Аятолла Хомейни смотрел на этот жуткий мир жгучими черными глазами пророка. Сухие узловатые пальцы оглаживали седую бородку.
…Странник не мог оторвать взгляда от бледного лица старика. Казалось, что старик прячет в седой бороде хитрую улыбку, ожидая, когда Странник сам догадается, что ему хочет сказать шейх. Сухие пальцы путались в тонких седых волосках. В черных углях глаз вдруг ожил огонь. Губы шейха дрогнули и приоткрылись. В ту секунду, когда слова уже были готовы сорваться с них, чтобы стать судьбой, Странник понял все…
Максимов локтем ударил Энке в бок, выталкивая из сектора обстрела. Качнулся в сторону автоматчика, вырвал у него из открытой кобуры пистолет, вскинул руку и послал две пули в голову Хомейни.
Стекло обрушилось вниз, обнажив черный зев потайного окна. Из него раздался отчаянный вой раненого зверя и грохот валящихся на пол металлических трубок.
У парня в черном комбинезоне оказалась не только великолепная реакция, но и хорошее соображение. Моментально сориентировался. Вместо того, чтобы инстинктивно разрезать Максимова пополам очередью, развернул ствол и послал десяток пуль в черный зев окошка.
Автомат только чавкал затвором, глушитель надежно подавлял звук выстрелов, поэтому всем было слышно, как завизжал кто-то за стенкой. Потом крик захлебнулся, и что-то тяжело рухнуло на пол.
В коридорчике послышался топот бегущих ног, но Энке остановил бегущих резким окриком. Кивком головы указал автоматчику на потайное отверстие в стене.
Тот пружинистым прыжком перемахнул через столик, осторожно сбоку приблизился к черному прямоугольнику, достал из бокового кармана зеркальце на гнутой металлической ручке. Сначала сунул в темноту ствол автомата, потом ввел зеркальце. Из-под ствола автомата вырвался красный лучик лазерного прицела. Как раскаленной иглой, стал колоть во все уголки темного пространства за стеной.
Клацнул затвор, автомат чуть дрогнул. Пуля шлепком вошла во что-то мягкое. Ни стона, ни вскрика. Мертвая тишина.
Парень оглянулся.
— Орднунг! — прошептали губы в прорези маски.
Энке, застывший, как медведь работы Церетели, ожил. Пнул ногой столик. По бетону звонко зацокали скальпели и никелированные крючки.
Пробормотав какое-то немецкое ругательство, он моментально взял себя в руки. Кисло усмехнулся.
— Старею! Я должен был сообразить, что здесь не хватает видеокамеры. Мои черти тоже хороши, впопыхах не заметили, что комната уже, чем должна быть, а кладка стены свежая. — Оценивающе окинул Максимова взглядом. — А ты молодец. Пойдем, здесь нам больше делать нечего.
Он развернулся и, грузно покачиваясь, вышел в коридор.
Максимов вытер пистолет о рукав, стирая отпечатки. Бросил его на столик. Встряхнул кистями, сбрасывая напряжение.
Парень в черном камуфляже следил за ним, баюкая в руках автомат. Поблескивали глаза в узких прорезях маски.
