— Теперь ты скажи — кто? — Пак едва шевелил губами, звук получался четкий, но очень тихий.
Груздь тяжело вздохнул.
— Есть версия, что это варяг воду мутит. Злобин из УСБ.
— Зачем?
— Или Шаповалова ищет, или под меня копают, еще не определил.
Пак поцокал языком, качая головой, как китайский болванчик, так же сладко и загадочно улыбаясь.
— Что ты лыбишься?! — вспылил Груздь.
Пак продолжал тихо цокать языком и улыбаться. Но теперь его лицо стало страшным и отталкивающим, как маска божества войны.
Оставшись один, Пак кое-как запихал содержимое сейфа назад, рассовал по ящикам бумажный ворох и всякое барахло, что копится годами, а выбросить все нет времени.
Постоял у окна, разглядывая тонущий в сумерках задний двор ОВД. Чуть поодаль, за редкими тополями, в домах уже зажглись окна. Кто-то, глядя на их разноцветные огни, подумал об уюте и тепле, человеку постарше даже, возможно, вспомнилась мелодия «Московских окон негасимый свет…». Пак смотрел остывшими глазами опера со стажем. Из любого окна, где так мирно лучится жизнь, из любой квартиры — на выбор! — мог прийти вызов «на труп», ограбление, изнасилование, поножовщину или просто мордобой. Там жили люди, значит, все могло случиться. Не с тобой, так с соседом.
— Надоело, — прошептал Пак.
Он боялся признаться, сболтнуть кому-нибудь, что давно уже ненавидит людей. Всех без исключения.
У Лешки-наркошки стресс ушел в героиновую дурь. Мужики пили водку как лекарство. Пак не пил. Он ушел от всего в ненависть, как в броню. Потом броня стала плотью. Он сам не заметил как.
Долгие годы он и пальцем не трогал ни одного задержанного. Считал недостойным себя выбивать показания вместе е кровавой харкотой. Выманивал, давил логикой, хитрил, льстил, заигрывал, короче — играл. Но никогда не бил.
А потом сорвался. Легко тому, кто метелил клиентов всегда и по любому поводу, кто наперегонки бежал, если следак просил «повлиять» на упрямого клиента. А если не делал этого никогда? Нет, Пак не почувствовал ни кайфа, ни опьянения. Он стал презирать себя. А потом уже всех. Кто служил рядом. Кто сидел в камерах. Кто жил вокруг.
Никому об этом не рассказывал. Долго не мог признаться даже себе. А признавшись, успокоил себя мыслью, что один черт — так и таким долго не протянет. И разрешил себе все.
Разваливать дела, чтобы отдать ежемесячный взнос вышестоящим начальникам, — без вопросов. Сбывать оружие — без проблем. Наехать по полной программе на коммерсанта — только свистни и заплати. Был короткий промежуток, когда он убедил себя, что делает все из оперативной необходимости. Что играет со всеми в какую-то непонятную самим же игрокам игру. Даже верилось иногда, что придет срок, дадут команду, всех прикажут прижать к ногтю, а он, Пак, будет самым информированным и самым беспощадным. Не вышло. Ничего не менялось. Слишком многие не хотели никаких перемен. Косметический ремонт, не более, а не кровавая баня с последующим покаянием, которая мерещилась в снах Паку. И вырвал из сердца последние надежды. Как оказалось, вместе с сердцем.
Последнее время он зарабатывал сам. Вернее, в надежной группе таких же, как он, без надежды, веры и чести. Громили коммерсантов. Крупных и по-крупному. Наводки шли стопроцентные, деньги вышибались без особых проблем и последствий. Попав в группу ментов, возглавляемую полковником ФСБ, Пак сразу осознал, это точно не навсегда. Год-два от силы. И был даже этому рад.
«Ланселоту» для проведения оперативно-розыскных и неотложно следственных действий придана оперативно-техническая группа и группа силового обеспечения в количестве шести человек, имеющих опыт задержания особо опасных преступников.
В настоящее время «Ланселот» с подчиненными ему группами заняли позиции в районе ОВД «Останкинский».
Микроавтобус «мерседес» припарковали за квартал от ОВД, чтобы не тревожить его обитателей.
Снаружи барабанил нудный холодный дождь. Стекла микроавтобуса запотели. Улица за окном казалась до крыш заполненной мутный туманом.
Им удалось только разглядеть размытые красные огни задних фар машины, увозящей прокурора Груздя.
Барышников убавил громкость в приборе слухового контроля, нудный скрип половиц и размеренный топот ног стихли и больше не резали слуха. Вероятно, Пак молча, в одиночестве мерил шагами кабинет, других звуков жучок, незаметно поставленный Колькой, в эфир не передавал.
— Груздь-то… Так засветиться! — Барышников повернулся к Злобину. — Ты такое предполагал? — Предполагал, но особенно не рад, — нехотя отозвался Злобин. — Чему тут радоваться, еще одна сука нашлась в наших рядах.
— Ну ты и пессимист, Ильич. Одной сукой меньше — вот как надо говорить! Не так погано на душе будет. — Он заворочался в кресле, вытянул ноги в проходе. — И коль скоро о ссученных речь зашла… Пак не один работал, безусловно. Есть информашка, что в Москве действует целая банда из ментов с солидными погонами. По своей линии копят компромат, а потом бомбят коммерсантов. Уголовщина чистой воды, с мордобоем и запугиванием до мокрых штанов. Только что паяльники в зад не вставляют. Но в лес кое-кого вывозили и могилку копать заставляли. Как понимаешь, информашка чисто оперативная, заявителей нет и пока не предвидится.
— Бред какой-то, — поморщился, как от зубной боли, Злобин.
— Кошмар и бред сейчас у тебя начнутся, когда я скажу, кто бандой руководит. — Барышников сделал паузу, нагнетая и без того напряженную обстановку. — Начальник одного отделения ФСБ в чине полковника. Фамилию называть не буду. Зачем до ареста чернить светлое имя чекиста? Но намекну, так и быть. Этот гад имеет прямой выход на предпринимателя с исконно русской фамилией Березовский. А посему ходит по Лубянке, как принц-консорт по Букингемскому дворцу.
— Полный бред!
— Так о чем я подумал, Андрей Ильич… — Барышников придвинулся ближе. — Может, не станем Пака свинчивать? Наверняка сейчас к дружкам побежит. Навесим хвост, а сами в кусточках посидим, посмотрим, что дальше будет. А вдруг он нас к этому принцу приведет?
Злобин сидел, закрыв глаза, и на секунду ему привиделось лицо матери Вальки Шаповалова.
— Нет.
— Что «нет»? — Делаем, как решили.
— А может…
— Нет! — отрезал Злобин. Барышников засопел. Пошевелил бровями, потом хмыкнул.
— У меня, конечно, мышление испорчено конторой. Это там был девиз: не высовывайся и жди, что- нибудь да станцуется. Но изрядная доля здравого смысла в этом есть, согласись.
— Нет! — так же резко повторил Злобин. Выдохнул, успокаиваясь. — Я Вальку хочу до снега найти, неужто непонятно? Мать его по моргам таскать не хочу. Нечего Паку на свободе гулять!
— Резонно, — кивнул Барышников. — С другой стороны, какая разница, за что Пака на крюк подвесить? Главное — его в камеру законопатить.
А там время будет поспрошать обо веем. Правильно я рассуждаю?
— Теперь — да.
Рация в руке Барышникова тихо пискнула.
