С трудом перевернули ставшее вдруг очень тяжелым тело. Барышников упал лицом вниз, вся грудь была в липкой жиже. Из-за нее Злобин не сразу разглядел круглую дырочку в обрамлении багровой слизи. Распахнул бушлат, сунул внутрь руку. Она сразу же наткнулась на что-то горячее и липкое.
— Тише, Миша, только не волнуйся, — зашептал он, заглядывая в бледное, перемазанное грязью лицо Барышникова. — Сейчас в больницу тебя отвезем.
Барышников вялым языком облизнул грязные губы. Прищурился, как близорукий, стараясь разглядеть Злобина.
— А… Ильич… Золотой ты мужик… Ты прости меня, старого, — свистяще прошептал он.
— Это я виноват, Миша. Надо было дом с четырех углов поджечь, а уж потом соваться! — Злобин до крови закусил губы.
Барышников слабо улыбнулся.
— Богу не грешен, да? «Бредит», — с ужасом подумал Злобин. Вскинул голову, закричал эксперту, выползшему из кабины:
— У тебя хоть что-нибудь есть? Спирт, бинты? Эксперт пялил глаза на тела, валявшиеся в грязи, и лишь мотал головой.
— Слышь, Ильич, — Барышников уцепился за рукав Злобина. — А ведь я тебя… Ну, за тобой… Там, в бушлате.
Злобин глубже засунул руку, пошарил в теплом нутре бушлата, нащупал плоскую коробочку. Вытащил.
Диктофон. Фирма «Лансье», пятичасовая запись на тонкую пленку. Производится и выдается исключительно для оперативных нужд.
— А что ты хотел? Москва-а-а… — протянул Барышников.
Дрогнул всем телом и сипло выдохнул. Лицо сделалось мучнисто-белым.
Из сарайчика уже выгнали свиней. Злобин осмотрел покосившийся загончик, полный вонючей жижи.
— Здесь? — холодно спросил он у Пака.
Два спецназовца, поддерживавшие Пака с боков, ткнули его локтями в ребра. Пак поднял голову. На лице растекалось синее пятно: приложил-таки старший группы, а Злобин останавливать не стал.
— Здесь, — прошамкал он разбитыми губами. Злобин жестом приказал отпустить Пака. Подошел вплотную. Долго смотрел в бегающие глазки. В нос лез мерзкий запах испуганного до смерти человека. «Нелюдя», — поправил себя Злобин. В глазах сразу же заплескалось огненное марево.
Злобин одной рукой подхватил Пака за пах, другой сгреб за воротник. Крякнув, рывком опрокинул через загончик. Пак плюхнулся тяжело, расплескав по углам жижу.
На крючке под потолком висело старое решето. Злобин снял его, шлепнул в жижу рядом с головой Пака.
— Переберешь все руками! Каждую косточку найдешь, слышишь! — проревел Злобин. — Хоть одну пропустишь — свиней запущу. Работать, тварь!!
Пак беспомощно плюхал руками по жиже, стараясь поймать ускользающее решето.
— Андрей Ильич, он нам всю машину перемажет, — тихо взмолился один из оперов.
— Из шланга помоешь! — обжег его взглядом Злобин.
Растолкал насупившихся спецназовцев и вышел из сарая.
Девчонка была щуплой, заморенной, с острым мышиным личиком. Зябко куталась в большую вязаную кофту, босые ноги сунула в обрезанные валенки.
«С дебилинкой дуреха, — подумал Злобин. — Никудышный свидетель, придется для верности на экспертизу посылать».
Говорила она быстро, захлебываясь словами:
— Он как вас увидел, сразу за автоматом кинулся. А я — за печку. Мало ли чего?! Он же дурной на всю голову, на него когда найдет — мать родную зарежет, даже не заметит. Не навоевался, урод!
— А что ты тут делаешь? — задал вопрос опер, ведший протокол.
— Так, живу я тута. — Девчонка дернула плечом, поправляя соскользнувшую кофту. — С Каменец- Уральского сама. В Москву приехала с подружкой. На рынке работали.
— Тебе сколько лет-то? — перебил ее опер.
— Пятнадцать почти. Ой, так это не важно. Туда всяких берут. — Она шмыгнула острым носиком. — Один раз меня Леня с Иваном, ну Доктор который, сняли. Ну, поиздевались по-всякому. А утром меня Леня сюда привез. Сказал, будешь жить. Ну я и живу.
— И как тебе здесь живется?
— Ай, хуже, чем в Москве, лучше, чем дома. Леня меня, конечно, бил, измывался по-всякому. Друзьям своим подкладывал. Но кормил хорошо. Когда не пил, он добрый. — Она опять шмыгнула носом. — А как он там? Вы же его заарестовали, да?
— Отстрелялся твой Леня, — подал голос Злобин.
Он сидел на табуретке у холодной печи, безвольно свесив руки.
Девчонка испуганно оглянулась.
— Что вы сказали, мужчина?
— Мертвый он.
Девчонка всхлипнула, быстро-быстро закрестилась.
— Матерь Божья, заступница… — запричитала она. Рукавом вытерла лицо, оставив грязную угольную полосу. — Все скажу, только не перебивайте. Он, зверюга, людей свиньям скармливал! Иван привозил, а Ленька потрошил и на куски рубил. Иногда вдвоем. Но чаще Ленька. Он потом пил и за мной гонялся по всей избе.
— Что же ты не сбежала? — поморщился Злобин.
— А куда? — Она беспомощно развела руками. — Ленька не догонит — Иван в Москве найдет. Поймают и свиньям скормят. Так и говорили! Я тут, дядя, чего только не насмотрелась. — Она по- старушечьи подперла щеку кулаком. — Этот, что в хлеву сейчас… Кореец. Он же живого еще привез. Молоденький такой… Во дворе его долго пинали. Сначала Кореец, потом Иван. А как Ленька влез, так парню и хана настала.
Вошел эксперт, наполнив комнатку запахом свинарника, наклонился над Злобиным.
— Есть фрагменты, Андрей Ильич, — прошептал он. — Фаланга большого пальца и часть голеностопной Кости. Предварительно, конечно, но это разные тела. Палец — женский.
Девчонка навострила уши.
— Мужчина… Гражданин начальник, — окликнула она Злобина. — Если вы что от мертвых ищите, так Леня в подполе прятал в коробке железной. Наказал Ивану не говорить, тот за такое и убить мог. Говорил… эти… ну как их…
— Улики? — подсказал Злобин.
Опер молча отложил ручку, встал, откинул грязную половицу. Дернул люк. Пахнуло сырой землей.
— Пусть сама принесет, — усталым голосом приказал Злобин.
За стенкой бубнили голоса. А здесь было тихо. Пахло тряпками, соленьями и сухими грибами. Из приоткрытой двери, изрешеченной пулями, сквозило студеным ветром. В щель были видны раскисшая дорога и застывший у ворот пикап.
Злобин покачивался на скрипучей скамейке. Боль под сердцем все не отпускала, сколько ее ни баюкал.
В руке сжимал часы с металлическим браслетом. «Командирские», с подарочным циферблатом. Надпись, выгравированную на обороте, запомнил наизусть: «Сыну Вале в первый день работы от родителей».
Из поленницы выполз худой трясущийся котенок. Жалобно пискнув, стал тереться о ногу.
— Уйди, — прошептал Злобин. — Не до тебя сейчас.
От прикосновения теплого, дрожащего тельца к ноге что-то хрустнуло под сердцем. Злобин закусил
