— А хоть завтра, — как можно небрежнее ответил Решетников.
Салин кивнул, принял листок. Свободной рукой достал очки, партийная мода на монументальность канула в Лету, теперь это были невесомые и элегантные «Сваровски». Но стекла остались дымчатыми, за ними легко прятать глаза от собеседника.
Он развернул листок и стал читать. Сначала наискосок, потом каждую строчку.
В эту минуту звуки, запахи и цвета дачного рая умерли для него. Остались только рефлексы старого льва, вставшего на тропу охоты.
Лев не может не охотиться. Гнать жертву для него означает жить. И в этой гонке за жизнью и смертью он не дает пощады ни себе, ни жертве.
Глава вторая. Бизнес-ланч с провинциалом
Приказ срочно отбыть в Москву в распоряжение управления кадров Генеральной прокуратуры застал Злобина врасплох. Сам считал, что висит на грани увольнения, столько грехов накопилось. Да и характер был еще тот, крутой, в казацкую родню по отцу, всем икалось: и подследственным, и непосредственным руководителям.
Новость быстро распространилась по Калининграду и одноименной области, повергнув всех, имевших отношение к уголовному кодексу, в шок. Опера приуныли, криминальный элемент тихо радовался, начальство хранило гордое молчание, делая вид, что ему все равно, кто через их голову летит в столичные выси.
Провожали Злобина с помпой. После неизбежной отвальной в родной прокуратуре, особенно бессмысленной и тягостной для бросившего пить Злобина, кортеж из служебных машин доставил его прямо к вокзалу. Он решил ехать поездом, чтобы хоть немного прийти в себя от горячки сдачи дел и суетливой беготни последних дней.
Перед вагоном выстроился почетный караул СОБРа. Таким образом его командир Петя Твердохлебов, для своих — Батон, решил почтить старого друга. Вышло чересчур показушно, Злобину стало даже неловко, но разве возразишь, если от всего сердца. Хорошо, что не додумался привести бойцов в полной боевой выкладке.
Петя реабилитировался, по-простому, по-мужицки стиснув Злобина в объятиях. Прошептал в ухо: — За семью не беспокойся. Ребята присмотрят. А если в Москве попробуют тебя через них прижать, только свистни. Спрячу в надежном месте. А тех, кто их прессовать попробует, найду и лично в Балтике утоплю.
Слов Петя Твердохлебов на ветер не бросал, это было известно всем. Тем приятней было их услышать Злобину.
На семейном совете решили, что жене с дочкой следует пока остаться в Калининграде. Дочери лучше окончить школу здесь, а жена, завотделением в больнице, тоже так просто сорваться с места не могла. Вслух не говорилось, но подразумевалось, что с таким характером, как у Злобина, гарантий прижиться в Москве нет никаких. Да и сам он приказал себе никаких видов на столицу не иметь, считать поездку командировкой и ничем более.
— Не забывай нас, Андрей, — отстранившись, попросил Твердохлебов.
— Тебя, Батон, разве забудешь! — рассмеялся Злобин.
— Это намек на мои успехи в войне с бандитизмом? — Петя сыграл возмущение. — Вот уж от кого не ожидал!
Твердохлебов не оговорился, он именно воевал, умело, бескомпромиссно и беспощадно, как и полагается на войне. Не всем в высоких кабинетах это было по нраву. Злобин был уверен: на месте Батона он действовал бы так же. Их подведомственный контингент по сути — звери, что уважают только силу, стоит дать слабинку — вцепятся в горло. Таких только страхом неминуемого и беспощадного наказания можно держать в узде.
В августе Злобин помог Твердохлебову вылезти из очередной неприятности. При задержании СОБР сгоряча покромсал очередями дагестанца Мухашева и всю его организованно-преступную группу. Мухашев и его группа в количестве пяти человек организованно направилась на суд Аллаха, а Пете предстояло предстать перед земным судом за необоснованное применение оружия. Злобин сделал все возможно и невозможное, чтобы вывести Батона из-под удара. Кто же знал, к чему этот благородный жест приведет!
Кроме пяти дагестанцев, в этом наспех закрытом деле еще числились трупы. Некто Гусев, прибывший с секретной миссией по линии ГРУ, суд-медэксперт по прозвищу Черномор, милый старикан с добрым и больным сердцем, и опер особого отдела военного округа. Но по последнему дело рывком забрала себе военная прокуратура и через пару дней так же резко приштамповала резолюцию — самоубийство.
Злобин был уверен, стоит покопать в дюнах и лесочках, непременно обнаружились бы новые трупы. Но копать ему не дали. Приказали паковать чемоданы.[6]
— Ладно, не поминай лихом, Петя. Злобин пожал крепкую, с набитыми костяшками кисть Твердохлебова.
— Эх-ма, жаль. — Петя поскреб жесткий ежик волос на голове. — Но с другой стороны, может, это и к лучшему. Вдруг там, в столице, что-то действительно с головы на ноги встало, если таких, как ты, к себе призывают.
— Раскатал губу! — через силу улыбнулся Злобин. — Да и никогда один в поле воином не был.
— Э, не скажи. Один, если он мужик настоящий, многих стоит.
Твердохлебов махнул рукой и отступил назад, к шеренге своих бойцов. И то ли из-за серого камуфляжа, то ли потому, что все были как на подбор крепкие, хваткие, надежные, слился с ними, стал неотличим. Командир и его отряд. Первый среди равных.
Они смотрели на Злобина, и в глазах читался немой вопрос: «Мы знаем, каким ты уезжаешь, а каким вернешься, кем станешь или во что превратишься там, где все шустрят, подличают и предают?» Этого не знал никто. Но им, каждый День грудью идущим на стволы и финки, очевидно, очень важен был ответ. Злобин, пятясь, чтобы не отворачиваться от устремленных на него испытующих взглядов этих людей в серо-пятнистой форме, шагнул в вагон.
Поезд будто только этого и ждал, дрогнул и плавно поплыл вдоль перрона.
В пустом купе Злобина ждал еще один сюрприз. Прощальный жест от местного криминального сообщества был более изыскан, чем твердохлебовский. Но с червоточинкой, с подковыркой.
На диване лежал огромный букет матово-белых хризантем. Свежие цветы, с лепестками в водяных искорках, наполнили купе тонким печальным ароматом, забив вагонные запахи.
В букете торчала визитка. Злобин достал ее.
Фирменный золотой вензель адвокатской конторы «Эрнест и партнеры». Ниже красивым шрифтом — «Эрнест Янович Крамер, адвокат».
В партнерах у конторы Крамера ходили все значительные персоны из местного криминального и делового сообщества. Расследуя последнее дело, Злобин так наступил на хвост Эрнесту Яновичу, что не сомневался, Крамер с удовольствием возложил бы этот букет на его могилу. И еще речь бы задвинул в лучших традициях своего кумира столичного адвоката.
Злобин, хмыкнув, перевернул визитку. На обороте округлым вычурным почерком дорогой ручкой было выведено: Все что могу. К сожалению.
И витиеватая подпись, в которой легко прочиталась фамилия адвоката.
Как всегда с Эрнестом Яновичем, с первого раза невозможно было догадаться, что он имеет в виду. На поверхности — не придраться. А копнешь глубже — хочется вытереть руки.
Если иметь в виду не букет, а повод к подарку, то получалось: Крамер намекает, что за Злобина ходатайствовали «партнеры» адвоката. Что ж, такое вполне могло быть. Вытолкнуть в столицу строптивого и неуемного — один из надежных способов избавиться от него. И на этот первый, по надежности, способ, если задуматься, намек имелся. Но трусливый, так лает из-за забора мелкая шавка, Крамер и его «партнеры» отдавали себе отчет: смерти Злобина, даже от несчастного случая, Батон никому не простит.