поставив машину на стоянку, подошли к проходной, охранник, не задавая вопросов, пропустил Анюту и Игоря на территорию.
По внутреннему телефону Анюта позвонила в отделение, где лежал Рогозин.
— Сейчас врач выйдет, — сказала она, присаживаясь в кресло рядом с Корсаковым.
Доктор появился через десять минут, когда она уже хотела устроить скандал медсестре на «ресепшене». Это был тот самый врач, который привез Рогозина в клинику. Кивнув на ходу, он вышел за дверь, жестом пригласив следовать за собой. Закурив и сделав пару затяжек, он обернулся к Анюте:
— Ну, что я могу сказать… После операции состояние пациента стабильное…
— Значит, все-таки понадобилась операция? — нахмурился Корсаков.
— А вы что хотели? — удивился врач. — Пришлось делать торакотемию, ушивать разрыв в легком, дренировать плевральную полость с активной аспирацией содержимого. Обкололи его антибиотиками, и все это на фоне ингубации трахеи и искусственной вентиляции легких.
— Доктор, а если по-русски? — попросил Корсаков.
— А оно вам надо? Сделали все, что положено: вскрыли грудную клетку, закрытый перелом пятого- девятого ребер, разрыв правого легкого…
— Достаточно, — сказала Анюта. — Спасибо вам.
— Пожалуйста, — врач пожал плечами. — Еще на лбу был порез. Наложили несколько швов. Через пару месяцев будет почти незаметно. Остальные царапины сами заживут. Меня предупредили, что в данном случае ставить в известность милицию нет необходимости, так что и насчет этого можете быть спокойны… А все-таки, — он понизил голос, — чем это его?
— Доктор, вы не поверите, — Корсаков также заговорил заговорщицким шепотом, — боевой палицей вороги звезданули.
— Да ну вас! — врач обижено отодвинулся. — Я серьезно спрашиваю.
— А я на полном серьезе отвечаю.
— Ну, как хотите.
— Когда к нему можно заглянуть? — спросила Анюта.
— Он уже пришел в себя, но после наркоза состояние пока не самое лучшее. К тому же мы обнаружили истощение организма, и печень увеличена до невозможности. Он что, много пьет?
— Честно говоря, не знаю, — замялся Корсаков. — Но вполне возможно.
— Ага… Ну, печень мы ему подлечим. Зато сосуды у всех алкоголиков просто загляденье — гибкие, чистые. Вот если возьмешь вот так, — доктор сделал руками жест, как будто наматывал что-то на кулак, — разорвать невозможно.
Анюта слегка отодвинулась от него:
— Простите, а какая ваша специальность?
— Вообще-то я хирург, но меня очень притягивает патологоанатомия… Это же знаете до чего увлекательно: узнавать тайну смерти. Это как хороший детектив! Вот вскрываешь человека…
— Спасибо, можете не продолжать, — Анюта нервно закурила. — Так когда нам можно зайти к Георгию Борисовичу?
— Хоть сейчас, — врач вздохнул, явно сожалея, что собеседники не разделяют его увлечение. — Я вас провожу.
Когда— то давно Корсакову пришлось лежать в больнице с банальным аппендицитом. Впечатления от нескольких дней, проведенных в переполненной палате, остались самые тягостные. Это было еще в советские времена, теперь же, с постоянной нехваткой средств в медицине, трудно даже было представить, что творилось в обычных больницах. Леня-Шест ему поведал о своем вынужденном пребывании в Склифе, и, хотя был Леня к тому времени изрядно пьян, Корсаков поверил ему только наполовину. Ладно еще, что приходится постоянно подмазывать медсестер, врачей и нянечек, но описанный Шестоперовым бардак и антисанитария не лезли не в какие ворота. Клинику, подобную той, в которой они находились сейчас, Корсаков видел раньше только в кино и лишний раз убедился, что «слуги народа» ни в чем себе не отказывают. В том числе и в современной медицине.
Рогозин лежал в отдельной палате на втором этаже. За окном перешептывались листья кленов, синели канадские ели. Георгий Борисович, презрительно выпятив губу, смотрел телевизор, переключая каналы, будто листал зачитанную до дыр книгу. На столе возле кровати стояли цветы, в вазе лежали фрукты. Увидев посетителей, он заулыбался, отложил пульт и приподнялся на подушках повыше.
— Игорек! А я уж думал, забыл ты про меня.
— Ты что, Борисыч? Как можно? Вот, мы тебе тут витамины принесли, — Корсаков приподнял пакет с бананами, апельсинами и персиками. — Лечись, поправляйся.
— Да этого у меня навалом, но все равно спасибо. А это… того… не принес?
— Чего того? — сделал круглые глаза Корсаков.
— Ну, это… — Рогозин был в явном замешательстве, — ну выпить.
— Георгий Борисович, — Анюта присела возле кровати и поправила Рогозину подушки, — вот вы поправитесь, и мы так погуляем, что Арбат ходуном ходить будет. А пока, извините, никак нельзя. Вы же на антибиотиках.
— Эх, жизнь-жестянка, — проворчал Рогозин. — А может, и к лучшему. Я ведь завязывать собрался. Вот, думаю, Игоря найду, меч продадим… — он посмотрел на дверь и понизил голос: — Ты чего-нибудь узнал?
— Узнал, Борисыч, узнал, — кивнул Корсаков, — только, боюсь, продать его не удастся. Я поговорил со специалистом. Точное происхождение меча непонятно. Клейма мастера на нем нет, а значит, дорого не продашь. Хотя работа редкая и сталь, из которой сделан клинок, уникальная.
— Эх, черт, опять не повезло, — видно было, что Рогозин расстроился.
— Ты не огорчайся раньше времени. Покупателя мы найдем. Может быть, даже я сам его у тебя куплю, — сказал Корсаков, ощущая на себе внимательный взгляд Анюты.
— Да? Ну, тогда ладно. А что с саблей?
— Тут есть несколько вариантов, — Игорь перечислил предложенные Гладышевым способы восстановления «карабелы». — Как скажешь, так и будет.
— А денег много возьмут? — забеспокоился Рогозин.
— Денег не возьмут — специалист, к которому я обращался, мне кое-что должен.
— Ага… Тогда пусть из той же стали кует новый клинок. Конечно, послабее будет, но все равно не чета новоделу. Выручила меня сабелька, ох как выручила. Вот поправлюсь, надо будет Тадеку позвонить, поблагодарить. А может, и съезжу к нему, — размечтался Рогозин. — Расскажу, с кем дрался, так ведь и не поверит пожалуй, а?
— Факт — не поверит, — согласился Корсаков. — Только рассказывать ничего нельзя, Борисыч. Во всяком случае, пока я не скажу, что можно.
— Жаль, — огорчился Рогозин. — Ты насчет ментуры договорился?
— Я договорилась, — сказала Анюта. — Все в порядке, можете не беспокоиться.
— Еще хотел попросить… Игорек, ты не заглянешь ко мне на квартиру? Эти уроды дверь вынесли. Красть, конечно, оттуда нечего, но все-таки…
— Говори адрес.
Едва Рогозин успел продиктовать свой адрес, как в палату вошла медсестра в белоснежном халате, обтягивающем приятные глазу формы. В руках она несла подносик, прикрытый марлей. Медсестра мило улыбнулась Рогозину. Корсаков даже позавидовал ему — в клинике с таким персоналом он бы и сам повалялся недельку. Рогозин насупился.
— Господа посетители, — пропела медсестра, — у нас сейчас будет обед, а потом больной должен спать. Ну, Георгий Борисович, будем делать укольчик, — она поставила поднос на столик возле кровати.
Анюта поднялась со стула, уступая ей место.
— Сколько можно? — простонал Рогозин. — И так всю задницу искололи.
— Сколько нужно, столько и можно.
Корсаков поморщился: с детства не любил уколов. Может, поэтому и на тусовках отказывался колоться. Колеса съесть, травкой подымить — пожалуйста, но совать в себя железо он отказывался
