Имперская мозаика

Тихо подкравшись, Майкл наклонился и положил прекрасный цветок с укрытыми в микроконтейнер корнями перед своей женой.

– Ты напугал меня. – Женщина с восторгом рассматривала подарок. – Я задумалась и не заметила, как ты вошел.

– И что так занимает мою прекрасную женушку? – Стингрей уселся рядом на ковер, подогнув под себя ноги.

– Это старая книжка. Даже автор неизвестен. Она еще с тех времен, когда люди жили на Земле, никому не мешая и не ища проблем. Тебе неинтересно?

– Нет-нет. Мне интересно. Просто старый Зар сказал мне сегодня, что все наши проблемы – в нас самих. Прочти последнее из того, что читала.

Если сердечко твое вдруг захватит тревога,

Подстережет тебя злая, шутница-судьба —

Вспомни того, кто готов день и ночь у порога

Сон охранять твой от бед и от зла.

Выпиши же из окна своей жизни привычной.

Слышишь, как звезды кричат в вышине?

Ночь никогда не бывает двуличной:

Все, что захочешь, ты с ней передать можешь мне.

Пусть твоей шейки свет лунный коснется…

Шелест деревьев мой стон до тебя донесет…

Песня тоскливая лунного волка взовьется…

Имя короткое силу свою обретет.

Стингрей лег на спину и закрыл глаза, пытаясь представить того человека, который давным-давно писал эти строки, чудом сохранившиеся до настоящих дней. Соя продолжала читать:

– Плачет гитара, смеется, танцуя, цыганка.

Пыль вековую по улицам ветер несет.

Вспомни – мы жили, страдали, любили так ярко.

Были ли вместе? Кто верит, тот это поймет.

Лучше удары клыков, боль, лишенья, угрозы,

Злоба врагов и предательство лучших друзей,

Чем боль уколов, что дарит прекрасная роза,

Раня не тело, а сердце колючкой своей.

Я, как тот волк, вновь страдаю и плачу.

Белая роза, коснувшись, зажгла сердце вновь.

Верил я в опыт, клыки и – удачу.

Вдруг, как щенок, растерялся. Быть может, любовь?

Стихотворение кончилось, а Майкл так и не понял, чем оно понравилось женщине. «Может, прав старый Зар и нам действительно пора завести детей? А то у девчонки совсем крыша съедет».

– С тех времен до нас дожили гораздо лучшие стихи, и авторы их известны… – Стингрей пожал плечами.

– Он, наверное, очень ее любил. И мне кажется – так и не признался… – Соя поднялась, отключая книгу и поднимая цветок. – Пойду найду ему место.

Беспричинная печаль, охватившая женщину, отошла, вытесненная красотой подаренного любимым человеком цветка.

* * *

– Ну и что тебя так сильно расстраивает? – Арго весело скалился в белоснежной улыбке, казавшейся на фоне черноты его лица светящейся.

– Меня все расстраивает. Мне все не нравится в этой операции! – Софтли с неодобрением посмотрел на товарища. – Мне не нравится, что мы будем заниматься этим дерьмом. Что мы ничего толком не знаем. Что мы полезем Триону в задницу без какого-либо прикрытия.

– Мне тоже кажется, что ты, Гунар, преувеличиваешь… – Спокойный, как всегда, Борен рассматривал сквозь тонированное боковое стекло десантного гравитолета стремительно проносящееся каменистое плато. Красноватый цвет камней и песка, причудливые расцветки редких, малорослых растений и длинные тени от низкого багрового светила делали пейзаж фантастическим.

– Может, я и преувеличиваю. Но у меня крайне неприятные предчувствия – вплоть до медвежьей болезни от этого задания.

– Не замечал я за тобой такого раньше! – Гурянин даже оторвался от иллюминатора, удивленно уставившись на своего командира. – Это твое последнее дело. Вот, наверное, нервы и разгулялись. Расслабься. Скоро будешь сидеть в «Зинзане», пялиться в камин и, лакая грог, вспоминать славные денечки, которых боишься сейчас.