того, кто задал последний вопрос. Но в собравшейся толпе выделить кого-то одного было невозможно.
– Оставьте меня в покое, ублюдки! – Реззер готов был раскроить череп каждому из этих моральных уродов, которые не давали ему спокойно предаться размышлениям о своей жизни. – Валите трахать своих шлюх-домохозяек.
– Кого ты называешь ублюдками, чемпион? – В голосе из толпы сквозили обида и раздражение. – А кроме твоей жены, на Агранде шлюх нет…
Дан ударил первого ухмыльнувшегося этим словам, так как не мог определить говорившего. Кто-то сбоку плеснул в Реззера коктейлем и тотчас получил от чемпиона тяжелый пинок. Несколько местных сорвиголов кинулись в драку, желая испытать свою доблесть и проверить, так ли Дан хорош, как выглядит на ринге. Первого же из этих смельчаков Реззер метнул на один из столов, у которого подломились, не выдержав удара, ножки. Свалка, в которой смельчаки пытались противостоять чемпиону, длилась не больше пяти минут. За это время Дан успел выбить пару челюстей, сломать пару рук и несколько ребер, а также здорово проредить строй столиков в зале. Не получившие свое, посетители в панике разбежались, спасаясь от взбесившегося чемпиона. У входа в бар с воем сирен опустились два массивных гравитолета полиции.
– Поднимите руки за голову и повернитесь к нам спиной! – Усиленный портативным наплечным громкоговорителем голос полицейского заглушил все остальные звуки. – Вы совершили противоправные действия, классифицированные как хулиганство с нанесением физического вреда гражданам!
– Да пошли вы! – Реззер чувствовал, как наложившийся на алкоголь адреналин драки делает его почти неуязвимым. – Убирайтесь, или я вам тоже мозги вправлю!
– Руки за голову! Повернуться! В случае неповиновения ваши действия будут расценены как сопротивление служителям правопорядка! – Несколько полицейских, вооруженных пневматическими «Слайт-Виндами», ворвались в зал бара, беря чемпиона в полукольцо.
– Это не сопротивление будет, а избиение младенцев. – Реззер поднял руки, но, как только полицейские опустили пистолеты, с диким криком кинулся на ближайшего. Захлопали тихие выстрелы многозарядных автоматических пистолетов. Сразу три иглы-капсулы с мощным седативным препаратом достигли цели. Дан все же дотянулся до полицейского, повалив его на пол, но большего сделать не сумел, отключенный быстродействующим препаратом.
– Так это и впрямь тот самый Реззер? – Один из полицейских с недоверием покосился на полицейский виза-тор, установивший личность.
– А что ты удивляешься? – Его старший товарищ, поваленный разбушевавшимся спортсменом, уже встал и прилежно отряхивал форму от пыли. – Он за последнее время в стольких скандалах перебывал, что нет ничего странного в его теперешнем поведении. По нему явно решетка плачет.
– Ну, это не нам решать, – подала голос молодая гурянка-полицейская. – Наше дело задержать, доставить и сдать рапорт.
– Сдадим, этого-то обязательно сдадим. – Видимо, попавшийся под руку Реззера офицер был не на шутку обижен этим падением. – И рапорт составим по форме, как полагается, а… этого… посадим в обезьянник. А там, помяни мое слово, суд закроет его, как пить дать.
– Ладно, мальчики. – Гурянке вовсе не хотелось обсуждать эту тему. – Ваш наряд вступил с ним в единоборство, вам его и сдавать. Тащите.
Кромешная тьма изменилась. Она стала не такой абсолютной, как была мгновение назад. Челтону даже показалось, что он различает неясные тени. Словно игра света сквозь закрытые веки.
– Мир вам, разумяне! – Голос был негромким, но от его звучания, казалось, шевельнулись все внутренности в теле Челтона.
– Кто ты? – услышал он спокойный голос командира пиратов, сам пытаясь увидеть хоть что-то, кроме неясных пятен. Он перестраивал взгляд на разные планы, пытался менять резкость сетчатки глаз, максимально используя свое воображение.
– Мы друзья. Старшие друзья. – Вездесущий голос был доброжелательным.
– Друзья не захватывают насильно, – поняв тщетность попыток увидеть, огрызнулся сержант.
– Нам необходимо поговорить, а иного способа пока нет. Вы слишком быстры и непредсказуемы. И в то же время ваши поступки не оставляют сомнений, что участь этого мира без нашего вмешательства предрешена и незавидна. – Голос из расслабленного и дружеского превратился в жесткий, полный внутренней силы.
– В чем же незавидна? – Челтон пока не совсем понимал, куда клонит незримый собеседник.
– Вы никому не даете выбора своего пути. Вы слишком агрессивны и нетерпимы. И если для вас самих это лишь способ выживания, как у муравьев, а значит, благо, то для встретившихся на вашем пути не просто беда, а гибель.
– Может быть, вы просто скажете, чего от нас хотите? – Пират, тоже заговоривший, был явно раздражен. – Или вы решили просто прочесть нам курс лекций по межвидовой этике и о вреде человеческого вида?
– Нет. Поток слов между нами лишь рябь на реке, основу которой составляют ваши мысли. Мы думаем с вами и чувствуем вас. И это много больше и дороже, чем простые слова.
– То есть вы просто копаетесь в наших головах? Но зачем вам это? – Челтон попытался спрятать свои мысли, и тотчас, словно дуновение ветерка, его вновь коснулась улыбка. Он не видел, но знал – это именно улыбка.
– Мы не копаемся в ваших головах. Мы думаем и чувствуем с вами. Мы не можем этого объяснить понятными вам словами. Это не обидно. Поэтому мы еще и разговариваем. Беседа есть пища для эмоций.
– Вы так и не сказали, зачем вам это. – Пират по-прежнему злился.
– Чтобы понять. Чтобы решить. Чтобы защитить.
– Кого вы собрались защищать? И от кого? Я потерял здесь не по своей, а, сдается мне, по вашей воле почти всех из своей группы. И чем теперь я могу вам помочь? – Челтон тоже почувствовал, как его захлестывает раздражение. – Знаете, в одном учебном взводе был один курсант. Так вот он тоже любил
