Падре молча кивнул. По выражению его лица алькальд понял, каков результат беседы.
– Почему бы вам не поговорить с доктором Хиральдо? – предложил падре. – Некоторые врачи тоже умеют рвать зубы.
Алькальд ответил ему не сразу.
– Скажет, что у него нет щипцов. – И добавил: – Это заговор.
Он воспользовался тем, что боль утихла, чтобы отдохнуть от беспощадности послеполуденных часов. Когда он открыл глаза, в комнате было уже серо от наступивших сумерек. Даже не посмотрев, тут ли падре Анхель, он сказал:
– Вы пришли насчет Сесара Монтеро.
Ответа не последовало.
– Из-за этой боли я ничего не мог сделать, – продолжал алькальд.
Поднявшись, он зажег свет, и с балкона влетело первое облачко москитов. Сердце падре Анхеля сжалось от тревоги, вселяемой этим часом.
– Время идет, – сказал он.
– В среду я должен отправить его обязательно, – сказал алькальд. – Завтра все, что полагается сделать, будет сделано, и во вторую половину дня можете его исповедать.
– Во сколько?
– В четыре.
– Даже если будет дождь?
Взгляд алькальда исторг всю злость, накопившуюся в нем за две недели страданий.
– Даже если наступит конец света!
Таблетки и вправду больше не действовали. Надеясь, что вечерняя прохлада поможет ему заснуть, алькальд перевесил гамак из комнаты на балкон, но к восьми часам отчаяние снова охватило его, и он вышел на площадь, спавшую под бременем зноя летаргическим сном.
Побродив немного, но так и не найдя ничего, что отвлекло бы от боли, алькальд зашел в кинотеатр. Это была ошибка: от гудения военных самолетов боль усилилась. Он ушел, не дождавшись перерыва, и оказался у аптеки в тот момент, когда дон Лало Москоте уже собрался запирать.
– Дайте мне самое сильное средство от зубной боли.
Аптекарь с изумлением поглядел на его щеку и направился в глубину комнаты, за двойной ряд стеклянных шкафов, заставленных сверху донизу фаянсовыми банками. На каждой из них было выведено синими буквами название. Глядя на аптекаря сзади, алькальд подумал, что этот человек с толстой розовой шеей, по всей вероятности, переживает сейчас самую счастливую минуту своей жизни. Он хорошо его знал. Аптекарь жил в двух задних комнатах этого дома, и его супруга, необыкновенно полная женщина, была уже много лет парализована.
Дон Лало Москоте вернулся с фаянсовой банкой без этикетки. Он поднял крышку, и изнутри пахнуло сильным запахом сладких трав.
– Что это?
Аптекарь запустил пальцы в наполнявшие банку сухие семена.
– Кресс, – ответил он. – Пожуйте хорошенько и подольше не проглатывайте слюну – при флюсе нет ничего лучше.
Он бросил несколько семян на ладонь и, глядя поверх очков на алькальда, сказал:
– Откройте рот.
Алькальд отпрянул. Потом, взяв банку и повертев ее в руках, посмотрел, не написано ли на ней что- нибудь, и снова перевел взгляд на аптекаря.
– Дайте мне что-нибудь заграничное, – попросил он.
– Это лучше любых заграничных средств, – сказал дон Лало Москоте. – Проверено опытом трех тысячелетий.
И он начал заворачивать семена в обрывок газеты. Он вел себя не как отец, а как родной дядя – заворачивал кресс старательно и любовно, как если бы делал для ребенка бумажного голубя. Когда дон Лало Москоте поднял голову, стало видно, что он улыбается.
– Почему вы его не удалите?
Алькальд молча подал ему деньги и, не дожидаясь сдачи, вышел на улицу.
Было уже за полночь, а он все ворочался в гамаке, не решаясь взять в рот семена кресса. Около одиннадцати, когда духота стала непереносимой, хлынул ливень, который перешел потом в мелкий дождь. Измученный высокой температурой, дрожащий от клейкого холодного пота алькальд, раскрыв рот, вытянулся ничком в гамаке и начал мысленно молиться. Молился он горячо, напрягая до предела все мускулы, однако видел: чем сильнее стремится он приблизиться к богу, тем неумолимей боль отталкивает его назад. Соскочив с гамака и надев поверх пижамы плащ и сапоги, алькальд бегом помчался в полицейский участок.
Он ворвался туда с громким воплем. Путаясь в сетях кошмара и действительности, наталкиваясь в темноте друг на друга, полицейские бросились к своим винтовкам. Когда вспыхнул свет, они замерли, полуодетые, ожидая приказа.
– Гонсалес, Ровира, Перальта! – выкрикнул алькальд.
Все трое мигом его окружили. Не было никакой видимой причины для выбора именно этих трех – все они
