колонны поддерживали покатую крышу, а перед флигелями оборону заняла батарея в четыре медные пушки, жерла которых смотрели в сторону ворот. Но они были не страшными, не страшнее каменных львов — те тоже укусить не могут, а пушки были пусты и давно не пробовали ядер, хоть те и валялись горкой подле деревянных колес.
— Английский клуб, — сказал извозчик, — возил сюда некоторых господ, но внутри никогда не бывал. Не пустят меня.
— Вход свободный или только для членов клуба?
— Почем я знаю. Не интересовался.
— Ладно, подождем, пока туда кто-нибудь не войдет. А там видно будет, что дальше делать.
Но прошло пять минут и еще пять. Все авто и экипажи проезжали мимо. Ожидание могло продлиться до скончания ночи. Когда клуб начнет закрываться, все гости отправятся по домам сны смотреть, только тогда, видимо, Шешель сможет перехватить Свирского. Глаза у того будут слипаться. Он никого не узнает. Даже заклятого своего соперника.
— Я пошел, — фраза, похожая на ту, что говорили парашютисты, выбрасываясь из аэроплана. Сказал ее Шешель с той же интонацией, точно там, за стенками экипажа, поджидала его не брусчатая мостовая, а несколько сотен метров бездны, пронизанных холодными ветрами, пулеметными очередями и согретых дыханием смерти.
Твердая уверенная походка, во взгляде немного надменности, чтобы сразу же ожечь им швейцара, вздумай он сомневаться, пускать нового посетителя или нет.
Спокойнее. Ты единственный из жителей этой планеты ступал на лунную поверхность. Вот только об этом почти никто не знает, потому что весь тот полет держался в строгой тайне. Не пришло еще время говорить о нем. Полезли бы глаза у швейцара на лоб, если бы он увидел, что к нему приближается непонятное существо. Кто поймет, что на нем космический костюм? Произнести бы еще что-нибудь типа: «Я рад приветствовать тебя, мой космический собрат». Швейцар упадет в обморок от переизбытка чувств, а если сердце его ослабело, то того и гляди владельцам клуба придется искать на это место новую кандидатуру. Но в любом случае на этот вечер преграда перед Шешелем будет устранена.
Только бы не оказался пропуском в клуб какой-нибудь билет, положенный лишь его членам, или пароль, менявшийся каждый день, как шифр в шпионских сообщениях. Причем даже те, кто должен был его знать, не всегда могли его вспомнить, долго терли пальцами лоб, точно так могли извлечь нужные слова.
Навстречу Шешелю, чуть покачиваясь, шел небольшого роста лысый толстячок с толстой оправой на мясистом пупырчатом и раскрасневшемся носу Вот у кого все можно расспросить. Не станет говорить, так что ж, хоть язык его чуть заплетается, существует предостаточно способов развязать его и заставить говорить более связно. Подождать бы чуть да встретить его в тихой подворотне. Но их уже видел швейцар.
— Добрый вечер, — сказал толстячок, посмотрев на Шешеля, похоже, приняв его за кого-то другого.
— Добрый вечер, — сказал ему Шешель.
Они не остановились, чтобы пожать друг другу руки, прошли мимо. Видимо, Шешель сделал все правильно, выдержав экзамен перед швейцаром, который, отворив двери перед толстячком и выпуская его на улицу, провожал его взглядом и одновременно смотрел на Шешеля. Когда тот подошел к дверям, швейцар и перед ним отворил их, ничего не спросив, а только поприветствовав:
— Рад вас видеть.
«Определенно, они принимают меня за кого-то другого», — пронеслось у Шешеля в голове. «Надо выяснить, под кого же загримировали меня. Ох, хорошо бы впросак не попасть, а бросится кто-нибудь на грудь, начнет кричать, что рад видеть, а ты и не знаешь, кто это».
Все тонуло в клубах табачного дыма. Мощные вентиляторы с большим лопастями, подвешенные под потолком, похоже, лишь прибивали дым к полу, отправляя его вниз, как только он чуть поднимался, и совсем его не разгоняли. Было бы лучше их вовсе выключить и открыть окна. Но их не только не открывали, но еще и занавесили портьерами, чтобы с улицы не было видно, что происходит внутри дома, а со стороны казалось, что весь он погружен в темноту, за исключением центрального входа и еще нескольких комнат, расположенных во флигелях.
Подъемная сила вентиляторов была так велика, что они смогли бы поднять вверх и потолок, не дави на него сверху еще один этаж и не будь он накрепко сцементирован со стенами.
Дам не было. Ни одной. Точно оказался в одной из восточных стран, где присутствие женщин на массовых мероприятиях, будь то спортивное соревнование или митинг, строго-настрого запрещалось. Нарушивших это табу ждало наказание. Разве что на публичной казни дамское присутствие не возбранялось.
Сколько здесь людей, сразу и не оценить. Быстро окинув взглядом зал, Шешель убедился, что Свирского здесь нет. Но где он? Где? Уже ушел? Бросил авто и ушел? Нет. Не может быть.
Разбившись на небольшие группки, люди беседовали. Судя по обрывкам разговоров, которые успевал перехватить Шешель, проходя через зал, круг тем был обширен — от внешней политики России до изменений цен на сельскохозяйственную продукцию внутри страны.
— Шампанское? — едва не преградив Шешелю дорогу, возник официант, будто из-под пола появился, кривя рот в дежурной улыбке.
«Хорошие зубы», — отметил Шешель, а вслух сказал:
— Не сейчас. Может, чуть позже, — прошел мимо, чуть отмахнувшись и незаметно водя взглядом по собравшимся, так, чтобы ни с кем глазами не встречаться.
Пол, вымощенный паркетом из разноцветных сортов дерева, так натерли, что он не только блестел, но и стал скользким, почти как лед. Этак, поддайся на уговоры официанта и немного не рассчитай свои силы, при каждом шаге будешь растягиваться на полу. Попробуешь встать и снова упадешь. Собравшиеся обступят, начнут смеяться, а когда ты упадешь в очередной раз, то и в голову никому не придет, что случилось это вовсе не оттого, что ты хотел угодить почтенной публике и развеселить ее, а потому что на ногах удержаться не в состоянии. Нечто подобное уже описывалось в одной пьесе. Но оказаться ее участником, пусть даже и не главным действующим лицом, а всего лишь статистом, который посмеивается, наблюдая за тем, как кто-то все падает на пол, Шешелю совсем не хотелось.
Следующий зал оказался гораздо менее изысканным в убранстве и не мог похвастаться ни огромными бронзовыми люстрами, ни узорчатым паркетом, потому что пол укрывала ковровая дорожка, а стены выкрашены в приглушенный зеленый цвет. Все это создавало немного интимную неофициальную обстановку.
Вся комната была заставлена игральными столами. Между ними оставались проходы. Надумай кто покинуть комнату, соседям он не помешал бы.
Игроков ничего не отвлекало от карт, рулетки и бильярда. Разве что раздражение на своих более удачливых соперников, если карта не шла, цифры, на которые ставились фишки, не выпадали, а шар, выточенный из кости мамонта, катастрофически не хотел залетать в лузу.
«Вот они, голубчики», — радостно подумал Шешель, увидев двух приятелей Свирского, стоящих как часовые по обе стороны от входа в небольшую нишу, где сейчас, очевидно, находился их старший товарищ или его следовало все же величать — хозяин.
«А я-то стал беспокоиться — куда вы запропастились. Прямо груз с плеч упал и дышать легче, хоть и воздух спертый, дыма многовато и не способствует он аналитической работе мозга, которая необходима для игры на всех без исключения представленных в зале инструментах, будь то карты, фишки или кий с шарами. Это только любитель может вообразить, будто все в руках фортуны. Нельзя ждать от нее милостей, а все надо взять самому или прикрикнуть на нее — сама принесет и от себя еще добавит. Мало не покажется. И не рад будешь, что о чем-то попросил у нее. А если придешься по душе ей, если она полюбит тебя, то… о… тогда могут быть разные варианты.
Свирский, видать, с кем-то вел важную беседу, если уж выставил приятелей вон, попросив церберами работать. Похоже, они часто исполняют подобную функцию и свято охраняли покой своего хозяина, пока шла деловая встреча. О более романтической встрече в данном случае разговор вряд ли можно заводить, если только Свирский не протащил сюда женщину, переодев ее в мужское платье. Но раскройся подвох, это
