Но есть у меня одна идея…
Похоже, Томчин вел Шешеля в свой кабинет самой длинной дорогой, специально обходя весь павильон, делая вид, что никак иначе дойти нельзя. На лице его прямо-таки читалась просьба о том, чтобы Шешель спросил его что-нибудь о студии, что угодно, вплоть до того, где покупается материал для декораций.
Шешель стойко хранил молчание.
Лицо актрисы было белым, будто его в краску обмакнули, а вокруг глаз нарисовали синие круги. Из-за этого глаза казались очень большими, прямо плошками, как у страшной собаки из сказки или скорее как две полные Луны, а у девушки был вид болезненный, будто она едва не падает в голодный обморок, отчего хотелось пригласить ее куда-нибудь и накормить посытнее. Может, тогда на лице ее заиграет румянец. Не иначе она недосыпает и проводит все свое время здесь, а не на свежем воздухе. Впрочем, догадки эти опровергало сочное тело девушки, тоже выкрашенное в белое, а еще ее движения — теперь они стали бодрее, хоть и оставались томными.
Увидев, куда направлен взгляд Шешеля, Томчин пояснил.
— Гарем султана. Играет наша звезда — Елена Спасаломская. Вы, возможно, о ней слышали, если хоть самую малость интересуетесь кинематографом. Имя ее с газетных полос не сходит. Надо заметить, что обходится мне это ничуть не менее, чем съемки фильмов с ее участием.
— Да, да, что-то припоминаю, — сказал Шешель. Врал ведь. Ничего он не помнил.
— Играет она превосходно. Я прочу ее вам в партнерши.
Шешель пропустил эту ключевую реплику мимо ушей. Слишком занят был мыслью — какое лицо окажется у актрисы, если смыть с нее все белила и синие круги под глазами. Он думал, что лицо может оказаться милым и очень даже привлекательным, и вот это желание увидеть Спасаломскую без грима окончательно победило в нем здравый смысл, и он пошел следом за Томчиным, уже не очень обращая внимание на то, что тот говорил. Далее, огороженная от соседних площадок фанерными щитами, выкрашенная с внутренней стороны темно-синей краской, так что вначале казалось, что она черная, раскинулась серая безжизненная равнина с неглубокими трещинами, разломами, а местами с круглыми ямами, по бокам которых высились невысокие горки.
— А вот это мой любимый проект, — гордо сказал Томчин. — Американцы до такого еще не додумались. Снимать будем на нескольких площадках. Это одна из них. Мой консультант, его мне Циолковский посоветовал… О, вы не знаете, кто такой Циолковский? Гений. Одно слово — гений. Так вот мой консультант утверждает, что именно так должен выглядеть лунный пейзаж. Здесь еще Земли не хватает. Она немного больше с этой точки, чем кажется нам полная Луна, когда она ближе всего к Земле приближается. Ее еще не успели сделать до конца. Кое-какие континенты надо прорисовать получше. Добавить сюда еще звезд — вот и будет все готово. А знаете ли вы, что притяжение на Луне в шесть раз меньше земного и человек соответственно будет там в шесть раз легче и движения его будут под стать. Он сможет прыгать очень высоко и очень далеко, как и мечтать не мог, и это, несмотря на то, что на нем будет тяжелый скафандр, защищающий его от вредных излучений. Мы подвесим его на тросах. Лунные прыжки будем имитировать. Я на эту постановку не скуплюсь. Миллиона долларов, как Гриффит, выделить не могу, но если перефразировать Суворова: «не количеством, а качеством». Хочу, чтобы все соответствовало новейшим научным данным…
В это мгновение на звездном небе образовалось несколько щелей, через которые полился электрический свет. Потом кусок неба ушел в сторону, и оказалось, что это обычная дверь, только покрашенная в темно-синее, почти в черное. На пороге ее появился человек в пыльном комбинезоне. В руках он держал раздвигающуюся лестницу. На голове у него была нахлобучена кепка. Похоже, он от отсутствия воздуха на лунной поверхности совсем не мучился, опровергая тем самым бытующее утверждение, что на Луне нечем дышать и перемещаться там можно лишь в герметических скафандрах, снабженных баллонами со сжатым воздухом, как у подводников.
— Это что, — засмеялся Шешель, — путешественник по космическому пространству?
— Почти. Это реквизитор, — сказал Томчин, немного сконфузившись, а потом он тоже засмеялся, когда увидел, что техник принес с собой несколько лампочек разной величины и яркости и стал вворачивать их в небо над Луной. — Вы видите один из дней творения. Это бог-создатель. Не иначе. Только он все перепутал. Создал Луну, теперь звезды создает, а о Земле вспомнит в самую последнюю очередь, — сказал Томчин. — «Если звезды зажигаются, значит, это кому-то нужно». Теперь вы знаете кому. Мне.
Реквизитор оставлял за собой на лунной поверхности четкие отпечатки подошв своих ботинок.
Первый человек на Луне, — опять усмехнулся Шешель, — вот он какой. Он даже сам об этом не догадывается. Писатели-фантасты, пожалуй, отдали бы многое, чтобы оказаться сейчас на нашем месте.
— Никто об этом не узнает, — заговорщически сказал Томчин.
Реквизитор, когда у него закончился запас лампочек, собрал лестницу, а следы за собой стер маленьким веничком, так что теперь они стали совсем не различимы, и ушел, отодвинув часть звездного неба. Лунный ландшафт вновь был безжизненным. На нем остались лишь отметки от метеоритов.
— Это наводит на мысль о том, что и Землю когда-то посещали пришельцы из космических глубин. Только они, как и ваш реквизитор, стерли следы своего пребывания, — задумчиво сказал Шешель.
— Возможно. Циолковский мне тоже высказывал подобную мысль. Я думаю, мы с вами сработаемся. Идемте. Студия очень велика.
Стены кабинета от пола до потолка вместо обоев укрывали рекламные плакаты разнообразных фильмов. Некоторые из них были на иностранных языках. Под ними мог находиться еще один слой плакатов, приклеенных на стену раньше.
Радушие Томчина было столь обширно, что, перейдя порог кабинета, он причитающееся ему кресло занимать не поспешил, прежде усадив в другое, находящееся на противоположной стороне стола, Шешеля.
— Не хотите ли «сельтерской»? — поинтересовался Томчин, подставляя к Шешелю поближе хрустальный графинчик, обитый серебряными проволочками наподобие того, как виноделы оплетают лозой бутылки.
— Не откажусь, — прищурив глаза, Шешель попробовал прочитать, что написано на серебряной бляхе, вплетенной в сетку.
— Это награда Сандомирского фестиваля, — поспешил пояснить Томчин. — Второе место взяли в начале этого года. Не бог весть что, но тешу себя тем, что первого приза так никому и не присудили. Вот теперь воду в него наливаю. Все экономия бюджета. Хочу отметить, что виденная вами сегодня Елена Спасаломская на том фестивале получила приз за лучшую женскую роль. Вот это был успех. Но мне-то из-за этого пришлось почти вдвое увеличить ее гонорар. А она-то как рада была. Все авто новое хотела купить. После фестиваля сразу и купила. Право же, эти фестивали одно бедствие. Приз не возьмешь — конфуз, фильм прессы не получит и покупать его будут не очень охотно, а выиграешь — тоже накладно. Чтобы в следующий раз тот же актерский состав пригласить — расходы на фильм катастрофически возрастут. Гонорары-то придется увеличивать.
— А вы новых актеров берите.
— На известных зритель охотнее идет. Но я все же рискую и новых приглашаю.
Только сейчас он вспомнил о коробочке с пирожными, что взял-таки с собой из авто, но, пока водил Шешеля по студии, совсем о ней позабыл. Хотел было поставить ее на стол, но успел только двинуться к нему, как дверь без стука распахнулась, да так сильно, что ударилась о стену и ее ручка покорябала один из плакатов. Впрочем, на нем и до этого появлялись вмятины, и скорее всего на это опасное место Томчин попросил приклеить плакат, утеря которого его совсем не волновала и он ничем был ему не дорог. Может, наоборот — любое его повреждение приносило Томчину одну радость, и он сам нередко открывал дверь так, чтобы ее ручка билась о стену. И все же кто решился врываться к Томчину, не спросив разрешения? Видать, личность выдающаяся. Серый кардинал студии.
— Как вы можете доверять съемки фильма этой бездарности Кизякову? Только оттого, что у него родственники богатые и в случае провала они возместят студии все убытки, да еще с процентами? Или он уже расплатился, а я этого не знаю? Вы что — меня в рабство к нему продали?
Не дай бог стать причиной раздражения Спасаломской, да еще когда она в гриме. От этого кажется,
