Замок был взят. Штурмовики уже успели прочесать его. Возможно, в нем были тайники или подземные ходы, которые не так-то легко найти. За это штурмовики ручаться не могли.
– Потери есть? – спросил Мазуров.
– Легко задело Миклашевского и Колбасьева, – сказал Рогоколь.
– А где Вейц? – спросил Мазуров.
– Сейчас придет.
– Поработай здесь. А мы пошли наверх, – сказал Мазуров. – Когда придет Вейц, скажи ему, пусть приступает к работе.
– Будет сделано.
– Сережа, пожалуйста, отведи профессора на чистый воздух. Может, ему там сделается получше.
Рогоколь кивнул.
Азаров притащил кинокамеру и фотоаппарат «Кодак» на раздвижной складывающейся треноге. Хотя аппарат назывался портативным, а по утверждению фирмы-изготовителя был самым маленьким из всех созданных до сей поры человечеством, все равно это было довольно массивное сооружение, размерами лишь немногим уступавшее рации. Объектив торчал из него, как хобот слона из сказки Киплинга. Не хватало только бивней. Аппарат походил на миниатюрную копию марсианских треножников, изображениями которых была щедро снабжена русскоязычная версия романа Уэллса «Война миров». Его корпус, к счастью, был сделан не из металла, а в основном из дерева, покрытого лаком, иначе Азаров вряд ли сумел бы его поднять, а уж тем более дотащить до лаборатории. В двух местах полировка откололась, и еще в одном месте виднелся глубокий порез.
Азаров включил рубильник на стене. Лабораторию залил яркий свет, но его все равно было недостаточно, чтобы сделать качественную фотографию. В лучшем случае удалось бы запечатлеть какие-то тусклые силуэты. Азаров щелкнул языком, прижав его к небу. Он был доволен тем, что прихватил магниевую вспышку. Она напоминала дуршлаг, в котором забыли пробить дырки, словно предприимчивый владелец фабрики по выпуску кухонных принадлежностей сплавлял свою бракованную продукцию производителям фотоаппаратуры.
На какое-то время Азаров замер, как будто был очарован масштабностью открывшейся ему картины. Он даже отошел немного назад, оказавшись почти возле лестницы, чтобы стала видна вся комната. Он медленно обводил ее взглядом, выискивая наиболее выигрышные точки для съемки. Но, для того чтобы хорошо снять эту лабораторию, нужно было потратить не один час. Иначе большинство приборов окажутся потерявшимися в общей массе. Азаров же знал, что успеет сделать не более десятка фотоснимков. Он заранее отдал предпочтение не их количеству, а качеству. Для солидного научно-популярного журнала они вполне сгодились бы.
Азаров передвигался по лаборатории в обнимку с фотоаппаратом и выбирал понравившуюся ему точку, опускал треногу на пол и приступал к съемкам. Во время этих марш-бросков вспышку он держал под мышкой. Она была горячей и обжигала ему бок. Со стороны все его действия выглядели комично.
После застрекотала кинокамера, которой Азаров водил из стороны в сторону, как пожарным шлангом.
Казарма все еще пылала, оставаясь надежным источником света, но огонь постепенно отступал и, насытившись, укладывался спать. В окнах, сумевших сохранить осколки стекол, мелькали отблески пламени, языки которого иногда вырывались наружу, но были слишком слабыми и никого уже не могли достать. Стоял отвратительно приторный запах поджарившегося человеческого мяса, который вызывал у людей приступ рвоты. Он не мог бы понравиться даже каннибалам, поскольку они в очередной раз убедились бы, насколько расточительными могут быть белые люди. Ведь мясо обуглилось и пропало впустую.
Штурмовики собирались возле донжона. Помимо Тича и двух его помощников, здесь сидели два пленных солдата. Они успели выбраться из казармы и сдаться. Мазуров подумал, что лучше бы их не было.
Штурмовики сложили всю взрывчатку, которая была у них в рюкзаках, в один мешок. Около пяти килограммов тринитрофокситолуола, в среде саперов получившего прозвище «дьявольская хлопушка». Вейц отнес ее в подвал.
Мазуров с удовольствием остался бы здесь и осмотрел этот замок, побродил по коридорам, но сейчас… Шаги гулко отдавались в стенах и сводах, отражались от них и возвращались обратно. Они дробились, размножались, и из-за этого казалось, что шаг в шаг со штурмовиками идет еще несколько человек, возможно, души тех, кого они убили сегодня, но стоило только остановиться, как призраки незаметно исчезали…
В кабинете профессора все еще было уютно, но вскоре это ощущение исчезнет, ведь огонь в камине почти доел поленья, а подкормить его будет некому.
Дверь была приоткрыта, а сквозь щель сочился слабый боязливый свет, храбрости которого хватало только на то, чтобы проползти несколько метров по коридору. Он походил на мышь, которая по ночам выбирается из норы через дырку в стене и начинает исследовать комнату, но любой посторонний звук, а особенно шаги человека пугают ее до полусмерти, и она стремительно бежит обратно в нору. Дверь будто заманивала в ловушку. Стоит войти в комнату, как она тут же закроется за твоей спиной, щелкнут затворы, и ты станешь пленником, потому что жить без хозяина комната не могла. Кто же ее тогда будет убирать?
Чувствовался легкий запах благовоний. Он глубоко пропитал стены, никогда не выветривался, а профессор лишь изредка подновлял его. Запах щекотал ноздри, точно в них залетела тополиная пушинка или парашютик одуванчика.
Они походили на воров, забравшихся в чужой дом. Хозяева должны были вернуться сюда не скоро, но могли оставить какие-нибудь сюрпризы, поэтому комната казалась таинственной до той поры, пока Мазуров не коснулся рукой выключателя на стене и не выпустил на свободу электрический свет. Тот мгновенно расколол темноту и загнал ее по углам комнаты, под кресло и стол, куда свет не мог забраться. Там сохранились тени. Штурмовики сощурили веки. Глаза пока не могли поглотить так много света. Им нужно было секунд пять, чтобы к нему привыкнуть.
Дверь не закрылась. Она знала, к чему это может привести. В нескольких метрах от нее на полу валялась другая дверь, которая хотела преградить путь штурмовикам. Она продержалась не более десяти секунд.
Мазуров любил книги. Когда его взгляд ощупал книжные полки, он понял, что на них стоит с десяток
