испачканные сажей руки о только что помытые и еще пахнущие ветром полотенца. Ветер сносил облака в сторону. Казалось, что именно из-за этого дым начинает рассеиваться, но он еще долго будет служить прекрасным ориентиром, по которому без всяких координат можно определить, где упал русский аэроплан.
Эрих скосил голову влево, посмотрел на часы. Рука дрожала. На часы постоянно наезжал то кусок краги, то рукав куртки. Он получил сведения о падении «Муромца» всего двенадцать минут назад. За это время русские пилоты могли пройти не более километра, и это в том случае, если у них нет раненых, которые значительно замедляют скорость передвижения. Они наверняка пошли к лесу. Только там можно спрятаться. Это лучше, чем сидеть возле горящего аэроплана и ждать.
Грузовик поднимался на холм с натугой, как астматик, ползущий по лестнице с отдышкой и желанием остановиться и передохнуть. Не дай бог двигатель у него заглохнет. Тогда грузовик придется бросить, а солдатам спешиться.
Когда мотоциклисты добрались до вершины холма, им открылся потрясающий вид. Он охватывал несколько километров пространства, включая и клочки леса, и обломки аэроплана, и цепочку бегущих к лесу русских.
Эрих поднес к глазам бинокль, болтавшийся у него на груди на кожаных ремнях, и быстро отрегулировал фокусировку.
Русские бежали, будто под ними горела земля, или смерть дышала им в спины, подгоняя их.
– Проклятье, – прошипел Эрих сквозь зубы.
Обычно у пилотов аэропланов были на вооружении только пистолеты. На этот раз у русских оказались автоматы. Откуда они их взяли – непонятно. Эриху было обидно сознавать, что он немного не успел. Окажись взвод здесь несколькими минутами раньше, и русские стали бы не более опасны, чем зайцы, которых охотники, забавляясь, гонят по полю. Но теперь…
– Огонь! – закричал Эрих, останавливая мотоцикл, чтобы он не трясся на ухабах и пулеметчик смог прицелиться.
Он знал, что все пули пройдут мимо. Но всегда так трудно расставаться с надеждой, что цепляешься за любую ниточку. Путь она обязательно оборвется, но это случится лишь через несколько секунд, а за это время, бог его знает, что еще может произойти. Может, небеса рухнут на землю.
Пули легли с недолетом. Эрих видел, как они взрыхляли землю. Когда пулеметчик стал корректировать прицел, русские исчезли в лесу. Деревья сомкнулись за ними, как ворота крепости.
Мотоциклы помчались к тому месту, где скрылись русские. Самокатчики выстроились напротив зарослей и дали длинную тугую очередь из пулеметов. За деревьями они уже не видели русских и стреляли наугад. Пользы от такой стрельбы было мало. Они вряд ли смогут даже напутать русских. Напротив, это лишь подстегнет их побыстрее убраться отсюда. Все пули достанутся деревьям, завязнут в их стволах, пробившись в глубь леса не более чем на двадцать-тридцать метров. Они собьют листья с кустов, оборвут кору, размочалят стволы до щепок, а какие-то молодые деревья и вовсе повалят. Всех зверей уже распугали русские, а если какие-нибудь из них, прячась, затаились в зарослях, то теперь они бросятся бежать куда глаза глядят. Им еще долго будут мерещиться эти выстрелы.
Мотоциклисты стреляли для успокоения собственной совести. Они успокоилась через десять секунд. Германской промышленности это лечение обошлось в какие-то триста патронов.
Грузовик остановился. Из него посыпались солдаты. Они прыгали на землю, отряхивались, поправляли амуницию, а затем бросались в лес, двигаясь наперерез пилотам. Возможно, кто-то из русских останется для прикрытия основного отряда.
Собаки лаяли, рвались с поводков. Они были прекрасной тягловой силой и могли увлечь за собой даже мертвого. Их гнали вперед азарт и кровь диких предков. Солдаты рассредоточились так, чтобы не пропустить следы русских. Но не очень широко. Каждый в линии видел не только своего соседа, но и еще по одному солдату, которые шли по бокам. Это исключало вероятность того, что русские смогут прорваться сквозь цепь, незаметно уничтожив часть ее сегментов.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Первым повернул голову назад Рингартен. Он застыл, точно впал в мистический транс. Штурмовики, которые шли следом за Игорем, едва не столкнувшись с Рингартеном, обошли его стороной, словно это была статуя. Он даже не заметил их, да, наверное, и не почувствовал бы, если кто-то его толкнул. По телу Игоря прошла судорога. Казалось, оно было заключено в тонкую прозрачную оболочку, которая мешает штурмовику двигаться, но судорога порвала ее.
– Что случилось? – спросил Мазуров.
– Немцы, – прошептал Рингартен, – они скоро будут вон там.
Его рука поднялась, вытянутый палец указал на холм, но прошло еще секунд двадцать, прежде чем там стали возникать человеческие фигуры. Вначале головы в касках, потом плечи, тела, руки, ноги. Они словно вырастали из-под земли, или холм был волнами океана, которые, когда-то поглотив солдат, теперь отпускали их. Жаль, что штурмовики не стали ждать этого эффектного зрелища.
Они рванулись вперед все разом. Бросить оружие и поднять вверх руки после всего, что они пережили, было невозможно. В крови опять стало слишком много адреналина. Последний рывок измотал их. Впору падать на колени, смотреть в небеса и молиться, чтобы они ниспослали чудо. Звук стрельбы гасили деревья. Штурмовикам на плечи упал еще один груз, но они его выдержали. Только плечи их ссутулились.
– Пригнитесь, профессор, – сказал Мазуров. – Вы же не хотите погибнуть от германской пули.
Это было преувеличением. Эхо разносило звуки выстрелов, но сами пули до отряда не долетали. Стрельба, напротив, пошла им на пользу. Теперь они могли ломиться сквозь заросли, как стадо лосей, совершенно не заботясь о том, чтобы делать это тихо.
– Я никуда не пойду, – застонал Тич.
– Профессор, жизнь так прекрасна. Вы же не хотите умереть от русской пули.
Мазуров навел дуло автомата на Тича, а палец положил на курок. Этот жест сумел убедить профессора, что лучше подчиниться, и он с неохотой двинулся дальше. Тич только хотел казаться капризным. Это в определенной ситуации могло принести выгоду, но на самом деле он был расчетливым и разумным. Тич не смог обмануть Мазурова, впрочем, он и не старался, давно позабыв азы театрального искусства, которому
