— Я уже решила, что не буду. Примета плохая. Возвращайся побыстрее и пиши мне чаще. Я все твои письма с собой ношу, перечитываю, уже наизусть знаю.
— Я и так стараюсь каждый день тебе писать. Иногда не получается.
— Ты мою фотографию куда дел?
— С собой ношу. Всегда.
Она заулыбалась своим мыслям, глаза у нее стали совсем детские. Мазуров поцеловал ее в щеку.
— Я не буду спрашивать, где ты был, — сказала Катя, — догадалась. Форт «Мария Магдалена» — это ты?
— Умница ты у меня. Догадливая.
— А мне ничего не рассказал, — обиделась она.
— Зачем зря беспокоиться.
— Сейчас опять куда-нибудь?
— Да. Ты-то как?
Она всматривалась в его глаза, точно надеялась что-то прочитать в них, потом отвела взгляд.
— Работы много. С ног все здесь валимся. По несколько десятков операций в день. Ты стал важной фигурой, когда мы с тобой познакомились, к тебе генерал приезжал как к другу старому, а теперь и вовсе персональный аэроплан у тебя.
— Ну, это временно.
Ни об очередном повышении, ни о предстоящей церемонии в Зимнем дворце он ей не рассказывал, ни тем более о том, что его готовят к новой операции, которая может оказаться опаснее всех предыдущих.
— Поосторожней будь. Ты мне очень нужен.
— Ты мне тоже очень нужна. Я постараюсь…
Мазуров не стал спрашивать у пилота — прилетели они или нет, потому что в прошлый раз уже получил отрицательный ответ. Тогда они сели на дозаправку. Сейчас он приземлялся в очень трудных условиях — взлетно-посадочная полоса не освещалась.
«Мастер», — подумал Мазуров о пилоте.
— Все, господин подполковник! — закричал ему пилот, оборачиваясь, когда шум двигателей стал потише.
Аэроплан, замедляя ход, катился по взлетно-посадочной полосе. Сколько ни вглядывайся в эту темноту, обступившую их, все равно ничего не разглядеть, будто ослеп. И звезды скрыты облаками. Что за аэродром? Где они? Только угадываются силуэты нескольких транспортов, замаскированных сеткой, — таких огромных, что вряд ли это были «Ильи Муромцы». Никогда прежде Мазуров таких не видел.
— Что это? — спросил он у пилота, указывая на замаскированные аэропланы.
— «Русские витязи», — сказал пилот, точно Мазурову эти слова должны были все объяснить, — доставлены два дня назад. Здесь их шесть. Для остальных просто места не нашлось.
— Громадины какие, — не удержал восторга Мазуров.
Он и вправду слышал об этих аэропланах, но не думал, что они появятся на фронте так быстро, ведь еще пару месяцев назад они были в стадии разработки, и конструктор Слесарев бился над тем, чтобы поднять экспериментальную модель в воздух. Похоже, их готовили специально для Рюгхольда, подгоняли конструктора и заводчиков, а это значит, что на мелкие дефекты могли не обращать внимания, а может, и на крупные тоже…
— О, да, — с неменьшим восторгом сказал пилот.
После боя в форте прошло чуть более четырех дней, а казалось, целая вечность миновала, так много вместили в себя эти дни, но переход между событиями был таким быстрым и таким контрастным, что трудно было различить реальность и сон, они переплетались, сливались в одно целое, накладываясь на усталость.
Он слишком много сил отдал в «Марии Магдалене» и пока не смог их восстановить.
В залитых светом, сверкающих залах Зимнего дворца было слишком много репортеров, камер киносъемки, а документальный фильм о награждении отличившихся должен разойтись по стране сотнями копий, так, чтобы в каждом захолустном синематографе пришедшие на сеанс могли посмотреть его перед развлекательным фильмом, а может, и вместо него.
«Не рано ли все это?» — думал Мазуров, переминаясь с ноги на ногу в одном строю с офицерами и рядовыми, приехавшими с разных фронтов, и дожидаясь, когда дойдет и его очередь и император повесит ему на шею орден Андрея Первозванного.
«Все так, будто война уже закончилась, будто празднуем победу. Слишком рано все это».
Нарушался один из принципов, который русское командование позаимствовало у японцев — вести войну надо анонимно, чтобы противник не прознал то, о чем знать ему не стоило, будь то номера частей, участвовавших в боевых действиях или имена их командиров.
Мазуров знал, что войска Брусилова ведут в Будапеште очень сложные и кровопролитные бои, а австро-венгры, не выдержав уличных стычек, ушли под землю, спрятались в разветвленной системе коллекторов водоснабжения и отведения нечистот, карты которых не смогло раздобыть даже ведомство Игнатьева. Да и не существовало их, наверное, вообще в природе, все утеряно, и сами австро-венгры не знали, что там за сотни лет понастроили под городом. Сейчас люди убивали там друг друга, по уши в дерьме и захлебываясь в нечистотах.
— Я помню вас, подполковник, хотя тогда вы были только капитаном, — тихо сказал Николай Второй. — Вот и опять свиделись. Поздравляю с высокой наградой.
— Служу Отечеству, — козырнул Мазуров.
Император перешел уже к следующему награждаемому — пилоту, сбившему три аэроплана лучшей германской эскадры «Кондор».
«Не рано», — решил он, когда попал в Генштаб, благо от Зимнего дворца до него добираться было всего несколько минут пешком. Нужно лишь перейти Дворцовую площадь.
Разговор был недолгим. За него опять все решили. Главнокомандующий ткнул в разложенную на огромном дубовом столе карту и объяснил, что он должен сделать — взять этот кусок скалы под названием остров Рюгхольд. Германцы четверть века назад выменяли его вместе с Гельголандом на Занзибар у датчан. Возле Гельголанда, по одной из последних версий, находилась когда-то мифическая Атлантида, а возле Рюгхольда, который и предстояло взять Мазурову, лежало лишь два русских крейсера, потопленных германцами в самом начале войны.
— У меня же нет для этого людей, — удивился Мазуров.
— Сколько вам надо? — Голос командующего был жестким.
Он знал, какие береговые орудия стоят на Рюгхольде, каков там гарнизон и что в бухте острова укрываются несколько германских кораблей, а на них еще несколько тысяч моряков.
— Чтобы захватить аэродром и орудия — не меньше тысячи… Штурмовиков, — после паузы добавил он, посмотрев на собравшихся. — Тогда, может, мы их удержим какое-то время.
— Они у вас будут. Не тысяча, но почти. Будете взаимодействовать с кораблями Балтийского флота. Они доставят подкрепление. Что касается Рюгхольда, то бомбардировщики Гайданова должны уничтожить огневое прикрытие аэродрома и нанести удар по стоящим в бухте кораблям.
Мазурова посвятили в подробности предстоящей операции, выслушали его мнение, с чем-то соглашались, что-то отвергали, потом была взлетно-посадочная полоса Гатчины, где он так лихо производил высадку со своими штурмовиками месяц назад, и долгий ночной перелет к месту сбора.
«Не рано», — вновь думал он, вспоминая церемонию.
Вряд ли такое повторится, ну если только после победы, когда командование задумает провести на Дворцовой площади парад сводных частей всех фронтов, но у Мазурова появился слишком хороший шанс не дожить до этих событий.
Аэроплан остановился, но когда Мазуров, отстегнув ремни безопасности и парашют, выбрался из кресла и спрыгнул на землю, пропеллеры еще не затихли, разгоняя воздух. Ноги его едва не подломились, оттого что мышцы затекли, по ним прошла легкая боль от покалывания невидимых иголок. Но она была
